Ведь если дедушка выбыл с острова, да еще укрытой от глаз праздного
человека. Надо думать, что если лодка на острове, то на нем
кто-нибудь имеется. Впрочем, говорят, что этот островок одной
из сторон так близок к материку, что на него и с него шутя можно
попадать вплавь.
Мы организовали новую в монастырь разведку с иеродиаконом Порфирием
во главе. Ему посчастливилось побывать в летнем соборе – месте
последнего убежища оставшихся там монахов. Собор разграблен.
Все в нем поломано и поразбросано. Местами в самом соборе и
особенно на паперти много крови. Около паперти лежат пять убитых
монахов: о. Рафаил, Досифей, Феоктист, послушники Никифор, Михаил,
умерший с запрестольным крестом в руках. Где же остальные шесть?
Раненного Дорофея, еще живого видел на паперти прибывший его
сегодня к нам посл. Вавилов. Может быть он и теперь жив и прочие
невредимы. Жутко.
Уже стало темнеть, как нашим караулом была обнаружена, плывшая
к острову большая лодка. Откуда она и кто в ней? Свои ли враги?
При подходе ее были приняты меры предосторожности. В ней оказалась
экспедиция нескольких солдат с Куринским во главе, командированных
из Пржевальска в Сазановское село со снарядами. Куринский сообщил
нам, что с 10-го августа в Сазановском селе ожидался большой
транспорт ружей с боевым материалом, посланный из областного
города. Что в селе Преображенское было серьезное, отбитое селом
сражение с мятежниками, что крестьянам этого села много помогли
оказавшиеся в нем 25 солдат, накануне сражения прибывших для
исправления испорченного телеграфа. Значит, начальник уезда
небольшое уделяет внимание большим селам. О маленьких же селах
совсем не заботится, представляя им, как нашему монастырю, вести
борьбу своими силами. Интересно, что скажет этот недостойный
человек облагодетельствовавшему его военному губернатору Семиреченской
области Фольбауму о селе, носящем его (…) имя и приписанном
к Иссык-кульскому монастырю. Вторичный пожар свидетельствует,
что от села мало что осталось, а о числе оставшихся в живых
фольбаумовцах и говорить не приходится.
Мы узнали от Куринского, что с. Сазановка защищается посланными
в нее под командою корнета Б.Е. Покровского 20 солдатами. Я
отправил этому офицеру с Куринским письмо с просьбой прислать
нам несколько винтовок, если транспорт успеет проскочить в селение.
Об этом же написал Сазановскому судебному следователю С.М. Кулакову,
супруга которого находилась с нами на острове. Но, увы, этот
транспорт не попал по назначению. Отбитый от 3-4 провожавших
его невооруженных солдат, он попал к мятежникам, и в то время,
когда я просил винтовок, киргизы обстреливали ими русское население
нашего уезда…
Вечером нами были замечен на противоположном берегу от острова
русский мальчик. Тотчас доставленный под наш кров на остров,
он поведал нам о себе, как о фольбаумовце с фамилией Борисов.
Фольбаумовка, по его словам сожжена, а население вырезано поголовно…
С тяжелыми думами оканчивали мы сегодняшний день, многие долго
не могли уснуть, а спавшие засыпали тревожным сном…
13-го августа. Ночь прошла беспокойно. Когда мы собирались на
ночлег, гремел гром, сверкала молния, дул сильный ветер и накрапывал
дождь. Мне по обычаю пришлось спать под открытым небом, укутавшись
в единственную сохраненную, старую ватную рясу. Она отсырела
от дождя, и к утру я трясся, как в жестокой лихорадке. Лишь
стало светать, разведочная партия монахов отправилась в монастырь
за провизией и для поисков затерявшихся там братий. Разведчики
привезли тяжело раненных посл. Ф. Дубровина и … еле живые от
ран и потрясений, холода и голода, были переданы в распоряжение
иерод. Леонида, на попечение которого уже оказалось трое больных.
Наша беда в отношении больных заключалась не только в отсутствии
особого для них помещения, но даже дезинфицирующих и перевязочных
средств и материалов. Почти одновременно с привозом раненных,
храбрецы монахи доставили на другой лодке захваченных из Фольбаумовки
беженцев в составе: (…?) с детьми: Алексеем, Иаковом и Евдокией.
Несчастная Фольбаумовка опять в огне. Это уже третий раз. Видно,
хотят киргизы уничтожить ее в конец. Наблюдая за действиями
огня в Фольбаумовке, островитяне не могли не обратить внимание
на молодцевато ехавшего на добром монастырском белом коне пастуха-киргиза
монастырских стад. Он, видимо, направлялся к нам. Приблизившись
на сравнительно близкое расстояние, он сделал попытку вступить
с нами в разговор. Заинтересовавшись настроениями знакомого
киргиза монаст. эконом посл. Михаил Гузев, прекрасно владевший
по киргизки, его окликнул. В беседе пастух проявил живейший
интерес к численности нашей небольшой «колонии» и сообщил, что
по следам после бывшего ночью дождя знает о наших путешествиях
в монастырь за провизией… В заключение советовал, чтобы избавиться
от гнева киргиз, добровольно сдаться на милость победителей.
Михаил Гузев благоразумно предложил ему придти попробовать нас
взять.
По удалении пастуха раздались вдалеке, с Запада ружейные выстрелы,
принятые некоторыми из наших за пушечную стрельбу. Это предположение
в сердце многих островитян влило дух бодрости, я же, убежденный
в невероятности предположений, не стал разочаровывать людей,
все время живущих страхом нападения и ужасом предстоящей мученической
смерти. По моему мнению, войско могло явиться на выручку в уезд
самое раннее через месяц и позднее через полтора, от начала
восстания. Дело в том, что военный губернатор вследствие постоянной
беззастенчивой (…?) пол. Иванова, считал наш уезд самым благополучным
в области. Он настолько верил Иванову, что все многочисленные
сведения о положении дел в уезде из других источников считал
заведомой ложью, и многие остерегались поэтому говорить что-либо
об Иссык-кульском крае. Например, о моей просьбе о передаче
военному губернатору кой чего об Иванове, о положении дел в
уезде, епископ Туркестанский мне писал: «военный губернатор
мне сообщил гораздо больше сведений, как об Озерно-Фольбаумовке,
так и начальнике уезда, чем сообщаете Вы, так что пересказывать
содержание Ваших писем нет надобности», и дальше: «ваш взгляд
на уездного начальника, как на главного и даже единственного
виновника беспорядков, я не оправдываю. Может быть, Вы смотрите
на это правильно. Но не могу не ответить, что роль обвинителя
и судьи не к лицу иноку». При таком доверии начальника области
к начальнику Пржевальского уезда, телеграфировавшему о спокойствии
в уезде, даже, как это обнаружилось в последствии в момент начала
мятежа, - нельзя было ожидать быстрой подачи его помощи войсками.
Мы должны были довольствоваться теми только военными силами,
которые были в распоряжении злополучного полковника Иванова,
общая численность которых, кажется, не превышала 200 человек
на 40 русских селений, разбросанных на сотню верст…
Мы сегодня продолжали рытье окопов и зная свою заброшенность
сделали учет бывшему в нашем распоряжению оружию. Его в наличности
оказалось 3 дробовика, 7 топоров, 12 обращенных в копья кос
и 7 вил. На десятинную нашу «армию» кажется довольно. Мы особенно
страшились нападения киргиз из-за женщин и детей. Их и теперь
пока еще в сравнительно «мирное время» нельзя принудить сидеть
спокойно. Они всюду снуют и, что главное, там где не надо. Без
умолку кричат, даже тогда, когда благоразумие призывает к спокойствию
и тишине. Выдумывают всяческие «слухи», которые обращают в сообщения
из самых достоверных источников. Распространяют сведения, которые
никому даже во сне не снились. Нервируют себя и своим беспокойством
заражают других. Боятся нападения киргиз и свое спасение полагают
не в крепости рук мужчин, а в дырявых лодках на воде, где нельзя
иметь запасов… Говоря это об островитянах, я говорю с оговоркой,
имея в виду, разумеется, под упомянутыми преимущественно простой
люд. Интеллигентные женщины держали себя бодро и на свои испытания
глядели трезво. Своим всех нас поражающим спокойствием выделялась
супруга М. В. Бутина Ольга Андреевна. Присущей ей выдержкой
она оказывала большое влияние на окружавших ее даже и женщин
из простонародья и вселяла в них веру в разум и опыт командиров
обороны. Однако, высказываясь отрицательно об островитянах,
я не имел намерения обидеть их. В моих записках одна основная
цель – дать правдивую летопись исключительных наших переживаний.
Если подавляющим большинством женской половины нашего островного
населения раздражало нас своим безвременным беспокойством и
суетою, то в этом отношении не были неповинны и мужчины. Среди
них попадались лица болтливостью напоминавшие ветряную мельницу,
а сообщениями «из самых достоверных источников» - базарных баб
и своей трусливостью – зайцев. Но обнаружение с этой (…?) не
всегда было подло, иногда эта (…?) была смешна, а иногда трогательна.
Например, казначей монастыря, услыхал вчера от доставленного
на остров свидетеля последних минут жизни оставшихся в монастыря
монахов послушника Вавилова о том, что киргизы полюбопытствовали
узнать о новом его месте жительства, разумеется, в целях нанесения
визита, совершенно пал духом. Он уже не мог сидеть на облюбованном
месте. Ему стало мерещиться, что повстанцы за ним доглядывают,
выслеживают, прицеливаются, хотят лишить жизни. И он со своим
чемоданчиком с тремя сотнями рублей то и дело стал перебираться
с места на место, выбирая по своему усмотрению укромнейшие уголки,
в действительности же самые видные, отовсюду открытые. Постоянно
наблюдая сидящего на чемодане с опущенной головой нельзя было
не относиться без трогательного участия к этому старцу, поставившему
было монастырское хозяйство на должную высоту. Но и подлые были
трусы, фамилии которых по чувству деликатности не называю. Идя
зачем-то по островку и проходя невдалеке от этих негодяев, я
услышал голос одного из них по адресу священника Сазоновской
церкви: «мы тебя зарежем». Оказалось, что они, заподозрив батюшку
в желании воспользоваться лодкой для спасения разделявшего общую
участь его семейства, объявили ему свою волю: не выпускать его
с острова в случае опасности и необходимости спасения на воде.
Священник со слезами на глазах, не замечая моего присутствия
им ответствовал: «Если так, то лучше изгоните меня теперь же
с семьей с острова». Вступившись за батюшку, я в ответ ему сказал:
«Нет, Вас с острова изгнать могут только со мною. Идемте, батюшка,
от этих прощелыг, - продолжал я, уводя священника с собою. Этим
священником был о. Сергий Псарев, благодаря приезду которого
с семьей ко мне в гости накануне восстания киргиз, мною был
удержан в монастыре М. В. Бутин, присутствие которого в нашей
среде держало мятежников от нападения на монастырь 10 числа
утром, что обеспечило нам возможность свободно перебраться на
остров. Этот печальный инцидент со священником Псаревым вынудил
меня на личный риск в страхе принять крайние мере к тому, что
в случае роковой опасности, когда придется искать спасения бегством,
женщины и дети были посажены на лодку первыми. Чистосердечно
сознаюсь, что с некоторыми отцами семейств у меня было условленно
(…?) ответственность перед Богом, гнать мужчин-трусов от лодок
даже силою оружия, если лодки понадобятся для женщин и детей.
Нашими, не знающими страха и устали, разведчиками из монахов
был доставлен из Фольбаумовки беженец Федор Григорьев (Тя…?)
с дробовиком. Он передал, что «бойня» почти беззащитных русских
этого села была киргизами окончена 12 августа к вечеру. Много
русских было перебито, но и не мало также имеется укрывшихся
в камышах и неубранных полях. Осторожные киргизы, удостоверившиеся
уже, что русские в видах спасения используют лодки, в Фольбаумовке
начали их уничтожать. Пожары, то здесь, то там уже приучили
нас не удивляться себе. Но сегодняшнее большое зарево нас и
удивило, и обрадовало. Мы заметили густые клубы дыма в (Мо…ском
?) поселке с мятежным населением. Значит, не все время и не
везде нас русских бьют. Начинают платить той же монетой бунтовщикам
и наши. Кое-где русские начинают брать вверх над повстанцами.
Нашими разведчиками вновь доставлены беженцы. Это из деревни
Каменки Григорий Леонт. Рябов с взрослой дочерью Анной и сыновьями:
Павлом и Алексеем. По их словам Сазоновка горит, киргизы тучами
окружают забаррикадировавшееся население в больничном саду.
Сазоновские крестьяне могут держаться, но до времени. Если не
подоспеет им во время помощь, их легко постигнет участь Фольбаумовского
и Алексеевского селений. Что же тогда последует? Нельзя не догадываться,
что опьяненные успехом от победы над Фольбаумовским селом, киргизы
всеми силами двинутся на Преображенское для скорейшей ликвидации
русского сопротивления. А за ним тогда последует падение последнего
оплота в нашем уезде, г. Пржевальска. Но Преображенское с каждым
днем усиливается и крепнет, и если при благоприятных обстоятельствах
сазоновцы соединятся с крестьянами с. Преображенского, то киргизам
придется примириться с создавшейся русской твердыней. Таким
образом, на Северной стороне озера Иссык-Куль с. Преображенское
должно быть главным пристанищем для нас, островитян, в случае
осады или атаки мятежниками. Атаки, может быть, и легко будет
отражать в виду стратегического положения острова и серьезных
мер, предпринятых нами для затруднения переправки врага, долженствующего
натолкнуться на всякие затруднения в воде и под водой. Осада
же, если мятежники рискнут провести ее так, как в Сазановском
селе, должна принудить нас покинуть остров, так как 80 с лишком
душ мы не можем кормить запасами, добываемыми в монастыре, который,
естественно, тогда будет отрезан, не говоря уж о питьевой воде,
доставка которой и теперь немало затруднена по причине нахождения
ее на материке. Нам придется расстаться с островом и по другим
обстоятельствам и соображениям. Каждый день родит новые события,
отражающиеся зловредно на нашей психике. Отдаленные водою и
пространством от других укрепленных русских пунктов, предоставленные
своим думам и страхам за будущность, надеждам на благополучный
выход из теперешних тяжелых условий, предоставленные самим себе,
мы не могли не создавать самого страшного, иногда до бесконечности
несносного настроения. Нельзя было не опасаться вылития его
в опасные для общего спокойствия формы. Симптомы их уже начали
обнаруживаться. Я разумею ту уже появившуюся подозрительность
друг к другу, которая послужила поводам к нападкам на священника
Сазоновской церкви С. Псарева. Что произойдет, если гнусное
настроение единичных пока лиц овладеет большинством островитян?
Возможная в обнаружении рознь из-за животных побуждений должна
жестоко отразиться на спаянности интересов нашей «военной дружины»,
члены которой имеют здесь и свои семьи, ослабить ее к пользе
мятежников в лучшем случае и создать междоусобную брань в худшем.
Оставаться ли нам после этого на острове или перекочевать в
ближайший укрепленный русский лагерь – село Преображенское?
Наша мощь и сила в полном единстве для достижения общей конечной
цели. Для этого нам нужны вдохновители мужества и веры в себя.
Казачья Николаевская станица, как нам известно, объединилась
с этим большим русским селением. Значит, там крепко единение,
этот мощный двигатель успешной борьбы с врагом. Благоразумие,
пока еще не поздно, должно нам диктовать переселение нашей островной
колонии туда, где русское крестьянство сплотилось в компанейскую
массу, с единым девизом не только не поддаваться киргизам, но
и ослаблять их. Итак, в Преображенское. Остров сослужил службу
и, может быть, в недалеком будущем времени снова сделается убежищем
спасения, но тогда душевного, если не нашего лично, то других
русских православных братий. И имя ему отныне должно быть не
иное, как остров спасения. Он сохранил нам жизнь земную, в память
же этого пускай после он будет «островом спасения» душ монахов,
желающих проводить земное странствование по самым строгим уставам
скитской жизни. Мы окончательно решили перебраться в Преображенское.
Конечно, до поры до времени. Пока обстоятельства нам не позволят
вновь вернуться в монастырь для обновления жизни. Ведь подобные
переживания, как наши нынешние, очищают душу человека от привязанности
к тлену и обращают ее к небу, идеже жизнь бесконечная.
Воспользовавшись прибытием к нам преображенского крестьянина
Арнаутова, отвозившего солдата Куринского со снарядами в Сазоновку,
мы решили в первую очередь переправить в Преображенское на его
поместительной лодке и на трех наших женщин и детей. В лодки
удалось усадить ровным счетом 50 островитян. Мы же в числе 33
душ остались на месте в ожидании второй очереди, по прибытии
за нами лодок. Я почувствовал несказанное облегчение в душе,
когда первая партия отчалила от берега. И за все четверо суток
островного пребывания я ни разу не спал так спокойно и крепко,
как в эту ночь на 14 число месяца Августа.
14 Августа. Мы по привычке проснулись рано. К 9-ти утра стали
подъезжать порожния к острову лодку, с одним гребцом в каждой,
за нами, оставшимися ждать очереди перехода. Всего прибыло 6
лодок с гребцами-монахами: Мелхиседеком, Феогностом, Пахомием,
Саввитием, А. Стародубовым и Платоном Дворниковым. Прибывшие
передали нам свежие новости. Во главе военной силы преображенцев
стоит атаман казачьей Николаевской станицы Е. Бедарев. В Пржевальске
военная власть перешла в руки переселенческого чиновника П.И.
Шебанина, так как начальник уезда пол. Иванов оказался феноменально
бездеятельным, совершенно неспособным офицером. Но правда ли
это? Шебанова я всегда считал одним из лучших в Пржевальске
по уму, честности и отваге человека. Уверен, что в его руках
Пржевальск уцелеет…
(Продолжение следует)
1. ЦГА Киргизской Республики. Ф. 75. – Оп.
1. – Д. 45. – Л. 2-20.
2. Его автобиография будет предложена в конце
данной публикации.
3. ЦГА КР. Ф.75. – Оп.1. – Д.8, 12, 13, 30,
49 и др.
