Карагач
Ступаю в тень родительской "хрущевки",
И в горле сожаление горчит:
Повымерли урючины, грушовки,
Остались лишь одни карагачи.
Они стоят, ветвистыми стволами
Уже поднявшиеся выше крыш,
И тихими древесными словами
Приветствуют; "Ну как дела, малыш?"
"Спасибо, слава Богу.- Отвечаю,
-Я, как и вы, по-своему расту."
И каждого особо отличаю
По некоему тайному родству.
Нас много лет питает общий корень,
Еще с необратимой той поры,
Когда я времени был непокорен,
А их не волновали топоры.
Теперь все шатко и сиемоментно,
Нам некогда друг друга узнавать,
Душа моя стыдится сантиментов,
И ты, приятель, тоже узловат.
А помнишь, на мозолистые плечи
Твои взбирался желторотый грач,
И был он более чем человечен,
И ты был более чем карагач.
И были щеки в шелке паутины
И пальцы карамельные от тли,
И тело млело от небесной сини
И от неощущения земли.
Но скоро отпылают наши тризны,
Я стану пеплом, ты золой в печи,
И встретятся в потусторонней жизни
Все: люди, птицы и карагачи.

Р.S
И вот я покорные руки сложил
И око покойное смежил.
По-вашему, я предостаточно жил,
По мне так и вовсе я не жил.

Маки в снегу
Еще далеко до супружеских уз,
И сессия где-то в июне,
Вокруг нерушимый Советский Союз,
И мы безответственно юны.
Летит по ухабам казенный "УАЗ",
И "SWЕЕТ" оглушительно бешен,
Покрепче держи алкогольный запас,
Нам праздник сегодня обещан.
А черту бы только хвостом повилять,
Тяжелые тучи нагрудил,
Но горы зовут, и остаться велят,
Ка к теплые девичьи груди.
Какая палатка? Померзнем к утру!,
Не лучше ль укрыться в кошаре?
Чем этак без дела торчать на ветру,
Дровишек бы лучше пошарил.
А я удивленный: Зачем по весне
Зима опадает на маки?
Как будто бы кровью .закапали снег,
О чем эти странные знаки?

Не...
Прости меня, моя немуза,
За наш супружеский неслад.
Увы, не золотого мужа
Тебе судьба преподнесла.
Хотя фамилия не тоща,
Да непородистая кровь.
Ему не докучает теща,
Тебя не жалует свекровь.
Характер у него дерьмовый,
Слова тяжелы как свинец,
И кажется уже терновым
Тебе тот свадебный венец.
Чужее с каждым днем столица,
Куда не глянешь - новизна,
Пошел народ по заграницам,
"Капусту" рубит крутизна.
А твоего все облапошат,
И по добру, и по злобе,
И ты, как ломовая лошадь,
Опять все тянешь на себе.
Порой и голова-то кругом,
Концы не сводятся легко,
А он и с тем; и этим другом
Хлебает запросто пивко,
И он копейку не считает,
Набъет, чем бог послал кишки,
Покурит, книжку почитает
И крапает свои стишки.
А годы ошалело мчатся,
И молодость сошла на нет.
Ну. как тут не заогорчаться?
И как тут не остервенеть?
Я понимаю, что обуза,
Что ты попала на излом.
Прости меня, моя немуза,
О, как тебе не повезло!

Иссык-Кульская ночь
Эта ночь стонала от любви,
И от кейфа не сглотнуть слюны,
На меня летели соловьи
И бомбардировщики с луны.
На посверкивающей воде
Разбивались вдребезги и прах
Мысли о нечаянной беде
И непрошеный душевный страх.
Рядом друг окаменел как сфинкс,
Подо мной кружится гобелен,
Как же среди человечьих свинств
Я давно так счастьем не болел!
Долгому мгновению взамен
Не хочу богатства ничьего...
Но за море убегает Маnn,
Тишина пришла из ничего,
Я пошевелиться не рискнул,
Созерцая мудрый зодиак,
И благословил мой Иссык-Куль,
Величайший афродизиак.

Зомби
Как запросто и зря
Родители стареют,
Спиваются друзья,
Подруги стервенеют.
Сгребаются в архив
Названья дорогие.
А я в застенках рифм
Живу как в летаргии.
Рисую на стекле
В горячечном ознобе,
Как бродят по земле
Стада голодных зомби.
Стрелки и егеря
По горизонту мчатся,
Кровавая игра
Вот-вот должна начаться
Секреты там и тут,
Но зомби не бизоны,
Идут себе, идут
Безглазы и бессонны.
И вот ударил гонг,
Всевышний, помоги нам!
И покатился гон
По солнечным долинам.
И нет уже преград
Для ярости и скорби.
Пошел свинцовый град
И умирают зомби.
Гудят оркестры туш,
Победу славят хоры,
И кучи зомбьих туш
Перерастают горы.
Готовы вертелы,
Светло костры пылают,
Все пьяно веселы,
Борзые звонко лают.
А черный жрец застыл
У жертвенника в злобе
И небо возвестил,
Что крови нет у зомби.
Я думаю, что в Юр,
На запределье света
Случился этот Сюр
Безумного поэта.

Душно
Я услышать хотел
Звуки радостной лиры,
А застрял в духоте
Кубометров квартиры.
Вижу вязкие сны
На горячей постели
И не знаю цены
Не достигнутой цели

Бессонница
Оранжево мигают светофоры
Бишкек бессонницею нашей взвихрен
Сергей заговорился о Босфоре,
А Коля помнил Гармиш-партенкирхен.

Не боюсь
Еще раз мне солгут, а я поверю,
Дабы лжеца не умалять заслуг,
Но жаль, когда кривят душою в меру,
Не удивляя ум, не теша слух.
Ведь ложь, она и гриппа не опасней.
К чему орать про совесть и про честь?
Любая байка обернется басней,
Едва пустоты между слов прочесть.
И лесть, двоиница лжи, всего лишь сахар,
Чья сладость искушенному горька,
Ее обманчивость аорту страха
Щекочет разве что у дурака.
А мне хоть сердце растопи елеем
И упои до полузабытья,
С похмелья все равно не заболею,
Пивали мы и крепче пития.
Гораздо интереснее измена,
Рожденная в глубокой темноте,
Она и обольстительна, и змейна,
И не имеет собственную тень.
Пересекались с нею мы недаром,
И что измена может учинить,
Когда уже до гроба благодарен
Ее крутым урокам ученик?
Забавна мне и серенькая зависть,
Что пачкала затылок мне не раз.
Но ведь завистник не всегда мерзавец,
А просто у него недобрый глаз.
И я не паникую безоружно,
Меня уж не один десяток лет
От порчи берегут любовь и дружба,
Они мой талисман и амулет.

Европа
Мой друг побывал в Европе,
Он видел Брюссель и Цюрих,
Теперь говорит: "Мы в ж...",
А я говорю: "Naturlih"
Не в патриотизме дело,
Не надо меня под скальпель,
А просто чуть-чуть задело
Что я не увижу Альпы.
Там в средневековых замках
Фондю подают на блюде,
И там несоветский запах,
Живут там не наши люди.
Им наверняка по фене,
Что где-то киргизу мнится,
Как дворником стал он в Вене
И мойщиком улиц в Ницце.
Нет, родины я не хаю,
Напротив я год от года
С красивой тоской вдыхаю
Амбре пищевых отходов.

В облаках
Откуда для сихов берутся темы?
Да зачастую прямо с потолка.
Взорвется слово, разлетятся стены,
И ты пошел гулять по облакам.
Кидается в лицо прозрачный ветер,
И на спине рубаха пузырем,
А ты. идешь себе, красив и светел,
Опаловым закатом озарен.
А под тобою убегают в сумрак
Геометрические города?
Где муравьи копаются в абсурдах
Под гнетом ненасытного труда.
А у тебя такой хороший воздух,
И ты штанины лихо закатал
И, походя, щелчком сбиваешь звезды,
Чтобы желанье кто-то загадал.
Ори во всю бессовестные песни,
Бесстыжую луну соблазни
И где-нибудь в просторах поднебесья
До часа возвращения усни.
Чтобы просохли слезы на ресницах,
Сыграет колыбельную свирель,
И будет долго-долго тебе сниться
Изменчивая облаков сирень.

Значит
Если тяжела она мне,
Жизнь увеселительная,
Значит, я желаемое
Выдал за действительное.

Пусть
Ни о чем я не жалею
И живу себе без драм.
Прошлое не тяжелее
Ста пятидесяти грамм,
Выпитых с душевным братом
В августе и в январе,
Под обветренным штандартом,
У корейца в пивнаре;
И пускай, как эпилептик,
Бьется в судорогах век:
Не подам ему я лепты
Не коснусь умерших век.

Таксист
Мой приятель начал таксовать,
Хотя, помню, долго не решался,
То ли он извозчиков гнушался,
То ли сам боялся спасовать.

Терпенье
Не на долго хватило кипенья
Легкомыслием тронутых чувств,
И опять я сквозь толщу терпенья
Шаг за шагом, по капле сочусь.
И не знаю, чего не избегну
В том ничем неозначенном дне,
Может вышнюю правду отвергну
Или вовсе очищусь в огне.
Поскорее бы что-нибудь сбылось,
Совершить бы смертельный маневр,
Чтобы воздуха серая пыльность
Отпустила дыханье мое.

Война
А вот уже и друг уехал на войну,
Которая вчера казалась так далека,
Когда еще ее не ставили в вину
Земному ангелу в фланелевых пеленках.
Она уже тогда прознала обо мне
И обернулась злым мохнатеньким кошмаром,
Чтоб устрашать своим присутствием во сне,
Едва я упаду, дыша ангинным жаром.
Но солнечную высь не смея бередить,
Она еще ждала, копила где-то смерчи,
И и дымке долгих лет все было впереди:
И жажда убивать, и дуновенье смерти.
Потом она поила кровью сотни верст.
Пока я прозябал в безветрие досуга,
За синими горами поднималась в рост
И цинковые письма присылала с юга.
И вот уже слышней ее железный грай,
Не даром же она кругами приближалась,
От боли заметался мой родимый край,
У траурных небес вымаливая жалость.
Из векового бреда рухнувших миров
Теперь она пришла ко мне за свежей
данью,
С оскаленного лика сбросила покров
И другу моему назначила свиданье.

Среди зеркал
Неопознанный шагающий объект
Продвигался в бесконечности зеркал, .
Абсолютно незнакомый человек
Ничего вокруг себя не изрекал.
Да и что ему вокруг себя изречь,
Если всюду на пути лишь зеркала,
Если некому маршрут его стеречь
Из-за глянцевой поверхности стекла?
Детективно сдвинув шляпу на глаза,
Он идет себе, покручивая трость,
Отражением по сторонам скользя,
Ничему здесь не хозяин и не гость.
Время капает с его ручных часов,
Исчезая на нейтральной полосе,
И застыло неизвестное число
На его глубокомысленном лице.
Без особенных последствий и причин
Удаляется среди зеркальных рек
Некий образ респектабельных мужчин,
По фамилии, возможно, Имярек.

Осень
Мне в городе зябко стало
И, честное слово, жаль
Жару, что внезапно спала,
Как с плеч материнских шаль
Огонь бы разжечь в камине
И долго в него смотреть,
Ведь юности нет в помине
И счастья всего на треть,
Мне в душу втекает осень
Созвзучием робких нот,
Душе моей так несносен
Дождливый ее приход.
И нет уже сил влюбиться,
Как листья слова сухи.
Не будет читать убийца
Неболдинские стихи.

Легкосочиненное предложение
Не требую любви я от любимых,
Мне оттого, что сам люблю, светло,
И оттого, что на дорогах длинных
Нас нечто справедливое свело
Для отдыха ли от непониманья,
Самих себя, закованных в клише,
Для утонченья ль острия вниманья
К такой бесценной собственной душе,
Которой не пристало бы метаться,
Ища по жизни призрачный покой,
У жизни много разных имитаций,
На все души не хватит никакой,
Поэтому, в детали не вникая,
Давайте наши души орошать,
Ведь жизнь, она какая никакая.
Но тем, что есть уже и хороша,
И, значит, незачем бежать традиций
Общенья и поодиночке тлеть,
А лучше захотеть сто раз родиться,
Чтоб дважды никогда не умереть.

Диалог
Времени кинжальные вонзанья
Никогда не смогут заглушить
Диалог холодного сознанья
С пламенем мятущейся души.

Слепой
Не трогайте мир слепых,
Вам, зрячим, там дела нет,
Любой ваш и вздох, и вспых
Слепому не звук, не свет.
Концы его пальцев весь
Вмещают объем пространств,
Всей трепетной жизни взвесь
И музыки вечной транс.
Слепой не бывает глуп
Из-за пелены очей,
Он самую видит глубь
Привычных для вас вещей.
И не от того ль над ним
В ето самый горький час
Во:ходит астральный нимб
Незримый для зрячих вас...

Школа
Беру из памяти картинку,
В которой скоро я шагаю
На милую Кызыл-ординку
По пол этажному Шанхаю,
В обитель строгого режима,
Где узами коллективизма
Мы связаны нерасторжимо
Вплоть до победы коммунизма.
Там я уже почти что гений,
Чужих ошибок не прощаю
И и тишине уютных келий
На ощупь знанья поглощаю.
Там жизнь отмерена звонками
От пораженья до награды,
Не то, чтоб за семью замками,
А. так, в периметре ограды.
Сквалыга, ябедник, наушник-
Все получают здесь как надо.
И упаси, Господь, нарушить
Железный кодекс интерната.
А, впрочем, дети все как дети,
Не чужды чести и бесстыдства,
Под Пугачеву и Фогерти
Готовы допоздна беситься.
И под казенным одеялом
До побледнення востока
Я снова верю идеалам
Майн Рида, Купера и Скотта.
Как много в памяти хранится!
Но думаю еще не время
Возникнуть на пустых страницах
Педагогической поэме:

С друзьями
Мне претят возлиянье и жор
За каким-то там званым обедом,
Где всеобщий фальшивый мажор
До изжоги знаком и заведом.
Да и что мне хозяин стола
С его всей расфуфыренной свитой?
Улыбающаяся скала
В леденящем сиянье софитов.
Лучше выйду-ка я, посвищу
По подворьям микрорайонным,
Незабытых друзей отыщу,
Посижу со стаканом граненым.
Только здесь не придется из уст
Выжимать и выуживать слово,
Друг о друге уже наизусть
Изучили мы все, безусловно.
Если кто-то сказал про Баткен,
То любой среди нас понимает.
Что в проклятой дали где-то кент
Вместе с нами сто грамм поднимает.
И пускай мы опять под луной
И труднее нашарить закуски.
Покурить бы еще по одной,
Пообщаться привычно по-русски.

Теперь
Всего лишь случайный взгляд
И звон ускользнувших фраз,
И уж от зароков, клятв
Следа не осталось враз.
И снова душой я наг,
Готовый сойти в купель,
Где, кажется, ждет Она,
Несбыточный мой апрель.
Пока не угадан лик,
И будущее не здесь,
А только прозрачный блик
С морозных упал небес.
Пусть это еще намек,
Мгновений и чувств игра,
Но я все равно б не мог,
Остаться, кем был вчера.

Лорелея
Иду, фантазии лелея,
По краю моря и земли,
А на утесе Лорелея
С пути сбивает корабли.
Нахлынет радость беспричинно
И беспричинная печаль
Скажи: который я мужчина
В орбите странных этих чар?
И не спеши укрыться в гроте
Среди своих прибрежных скал.
Увы, красавица, не Гете
Тебя сегодня разыскал.

Скука
Такая сладостная скука,
Что каждый миг как леденец.
Никто не слышит перестука
В ночи затерянных сердец,
И в глубине небесной Девы
Не колыхнется силуэт.
А только тихий шепот-"Где вы?"
Прошелестит, ища ответ.

Солнечный удар
Ты мне сказала: "Солнечный,удар",
Потом оправдываясь как-то вскользь.
А, может, это просто божий дар:
Под сердцем ощутить сто тысяч солнц?
А, впрочем, не воспринимай всерьез
Нечаянных событий оборот.
И впрямь, какой с нас рифмогонов
спрос?
Вдруг обморок и у меня пройдет?
Бери сполна сегодня то, что есть
Душе ль в утеху, в радость ли уму,
А коли зной на завтра надоест,
Протуберанцы как-нибудь уйму.

Поэт
(Леониду Хегай)
Вчера я встретился с поэтом.
Не зная такового в нем,
Я в синем дыме сигаретном,
Его вином был пьянен.
От первых слов, от самых первых
Уже захватывало дух,
А он нанизывал все перлы
На мой эстетствующий слух.
И хоть на кухне было тесно,
Такой причудился простор!
Иронии не стало места,
Остался лишь один восторг
В котором потерялись даты,
Когда он души и умы
Нам, будто ливнем благодатным,
До первородности умыл.
Нет, не сорвал аплодисменты
Он, только нашу немоту,
Смахнул с порога сантименты
И удалился в темноту,
А я хотел сказать поэту:
"Господь тебя да сохранит",
Чтоб снова удивиться свету
Твоих чудесных, Леонид.

Pink-floud
Не знакомы Пннки нам и Флойды,
Но зато мы гордости полны,
Что на свет явились из мелодий
Оборотной стороны луны.
И однажды землю посетивши,
Двинулись по лучшей. из дорог,
Мимо всяко-разной скукотищи,
И повел нас философский рок,
Кто-то пусть себе штампует деньги,
За глухой затарившись стеной,
Взращивает дряблые идейки.
Ну а мы - в реальной,
Где, как грозы, громыхают струны
Над молчаньем,мудрой тишины-
Чтобы чаще были наши думы
В глубину себя обращены.

Вечера
Я не люблю пустые вечера,
Я балансирую на грани бунта;
Когда все кажется уже вчера,
А завтра не торопится как будто.
И времени тугое колесо
И напрягаю до самозабвенья,
Чтоб поскорей прекрасное лицо
Приблизилось до соприкосновенья.

Прошлое
Будь ты падшей, будь ты схимник
И совсем никем не будь
Прошлое тебя настигнет
Непременно где-нибудь,
Чтобы не было отрады
В листопадном октябре
И писать услады-ради
Не моглось уже тебе.
Прошлое так многолико
Угадай поди его.
Остановишься от крика
Среди прочего всего,
Обернешься ошалеешь
На потеху мудрецам
И уж точно пожалеешь,
Что влюбился как пацан.

Клейменый
До бела раскалено тавро
Языками угольев жаровни,
Пленнику же грустно от того,
Что теперь он палачам не ровня.
Значит; будет выжжена печать
На его челе трефовой мастью,
Дабы не повадно источать
Было впредь непрошеные страсти,
Чтоб как следует, на ус мотал
И прощенье вымолил нижайше.
А ему пылающий металл
Поцелуя женщины не жарче.

Хмель
Хочу я тобой напиваться,
И пусть эта звонкая осень
По ветру меня в темпе вальса
В твое бабье лето уносит.
Там нет ни стыда, не смущенья.
Смешны до нелепости толки,
Безумных желаний смешенье,
Царенье любви, да и только.
Вкус женщины винный и пряный
В крови возбуждает веселье,
И я до невинности пьяный
Уже не желаю похмелья.

Ты
Я не слышу трепета моего в тебе,
Может кто-то третий там
Бродит по судьбе.
Лед на подоконнике,
Чернота стекла.
В вечном треугольнике не найти угла.
Хоть закатом пурпурным обворожена,
Ты мне в свете утреннем до смерти нужна.
Может мне состариться, камнем обрасти,
Чтоб с тобою справиться, силы обрести?

***
Под величественным полнолуньем
Нашей средневековой глуши
Я тебя разбужу поцелуем,
Задохнувшись порывом души,
Чтобы вспыхнули черные солнца
Из-за дрогнувших чутко ресниц,
И Сатурн, разомкнув свои кольца,
Тут же пал пред Венерою ниц.

Иду к тебе
У горла сердца ком,
Но надо поднажать,
Чтоб снова босиком
По лезвию ножа,
И мне не нужен взгляд,
Оплавленный в слезах,
Все тот же черный плат
Затянут на глазах.
В бездонной пустоты
Разинутую пасть
С вершины высоты
Я не хочу упасть.
И верю, что не сдам
На острие рывка,
Спасительная там
Протянута рука.
Судьба моя, судьба,
Зови меня, мани,
Да только не взлюбя,
Потом не обмани.
Покуда я иском.
Мне ничего не жаль,
И можно босиком
По лезвию ножа.

Береги меня
Не отпускай меня надолго
От тихой власти нежных рук.
Чтоб не выдумывать предлога
Для непредвиденных разлук.
Не отсылай меня далеко
От глаз весеннего тепла.
Чтоб от стремительного взлета
Во мне мечта не умерла.
Не отлучай меня, родная,
От этих вожделенных губ,
Чтоб посреди земного рая
Мне душу не прошил испуг.
Нет, не засохну я от горя.
Как не была б ты хороша,
Приму любой твой приговор я,
Но только, казнь не совершай.

Без Тебя
Мне нельзя без тебя больше суток
Оставаться в домашней тиши,
Чтобы мой беззащитный рассудок
Не стонал от надрыва души.
Если сон мой тобой не расцвечен,
Ночь пустынна, как адово дно,
Если день не сулит нашей встречи,
Его свет с темнотой заодно.
Если вовремя ты не наполнишь
Мою грудь ощущеньем красы,
И друзей даже скорая помощь
Опоздает меня воскресить.
На земле ничему не свершиться
И не существовать без тебя.
О, какое печальное счастье-
Жить вот так: -И любя, и терпя.

Рок
Как живешь, поколение Рок?
Где бунтарское счастье пытаешь?
Может, ты утомился, браток,
И надежды уже не питаешь?
Что за ветер такой разметал
С твоих плеч живописные космы?
Или твой шестиструнный металл
Растворил наркотический космос?
Может быть, вы давно уж на ты.
С желтым дьяволом, змием зеленым?
Или жаль тебе до тошноты
Новый мир, не тобой населенный,
Хоть немного еще задержись
Напоследок со мной почудесить,
Даже если тебя наша жизнь
Зажевала, как пленку "ТИП-10".
С глаз унынье сотри рукавом,
Чтоб не умерло общее в частном,
И увидишь, как день роковой
Снова звездным становится часом.

1 января
(Памяти Тимура Идигеева)
Встанет солнце на погосте,
Или даже будет хмуро,
Но опять все те же гости
Соберутся у Тимура.
У подножия ль надгробья.
На капоте ли машины
Новогодний стол накроют
В меру зрелые мужчины.
Чарку красным словом сдобрят,
Тишину окрест нарушив,
И прислушается город
Мертвых к голосам живущих.
Много скажется, конечно,
Перед ликом несвятоши
О насущном и о вечном,
И о том, что он все тот же,
Молодой и ироничный,
Не дождавшийся до завтра,
Жизни тридцатистраничной
Главный персонаж и автор.
Ну а мы теперь иные,
Чем тому назад десяток
Зим, хотя еще поныне
Нас не балует достаток.
Но в кругу людского тщенья,
Среди разных умираний
Жизнь от нашего общенья
Лишь становится желанней.
На потребу непригоден
Твой покой, себе в угоду
Мы на кладбище приходим
В первый день любого года.

Большое
О, как трудно отвлечься
От большого в стихах.
И надуманно печься
Об иных пустяках.
Даже если картинно
Свой налаживать быт,
Не поможет рутина
О большом позабыть.
Я устал быть нормальным,
Все круги обошел,
И осталось за малым-
Раствориться в большом

Слова
Слова со мной не виделись
Не более недели,
А вот уже обиделись
И скукой заболели,
Как-будто даже плакали
Сегодня спозаранок,
Пустой водицей капали /
Сегодня спозаранок,
Из кухонного крана,
Бубеньями соседскими
Из-за стены сквозили,
Расстроенными текстами
Под веками скользили,
Морфемками колючими
Подрагивали в пальцах
Шептались и канючили,
Но я не просыпался.

"Апрель"
"Люблю" он редко говорил,
Гораздо реже был влюбленным,
Вниманием не обделенный,
Нескушно время проводил.
Он изощреннейше играл
Рисковой картою азарта,
Сегодня побеждал, а завтра
Вдруг начисто перегорал.
Не выставляя напоказ
Своих амурных приключений,
Порхал по жизни он, ничейный.
Узды не знающий Пегас.
Но очень странный оборот
Однажды приняли событья,
Их ни умом, ни по наитью
Не угадал он наперед.
Такая грянула капель
В надежно застекленном сердце,
Что не успел он осмотреться.
А на земле уже апрель.
И стали музыкой слова
И новый свет заизлучали,
Дни перепутались с ночами,
И закружилась голова.

Все кончается
Все кончается когда-то
Неотвратно, неизбежно,
Вдохновение закатом,
Многоточием надежда,
Одиночеством застолье,
Ложью честь, свобода сетью.
Мысль испугом, радость болью,
Жизнь ошибкой, время смертью,
Заблуждения причалом,
Окончание началом.

Душа
Эх, душа, какую драму
Ты в себе пережила?
Весу-то, в тебе семь граммов,
А смотри, как тяжела.
Я тебя носить такую
Не намерен, черт возьми,
Лучше уж помри втихую,
Чтобы не было возни.
Не дави горой на плечи
Жизнь и без того душна,
Без тебя мне будет легче,
Неподъемная душа.

Туман
Я ухожу в седой туман
Искать маршрутное такси,
Пока не выветрен дурман
Во мне той солнечной тоски,
Что неспроста торопит жить,
Не озираясь на года,
Как будто время убежит,
Как эта талая вода
Еще не выпавших снегов
На неотесанный гранит,
Где тишина без берегов
Меня со всеми примирит,
Поэтому через туман
Меня маршрутное такси
Уносит в мой самообман
Во искупление тоски.

Моцарт
Скользнула Моцарта рука
В ночи винилового круга,
И донесла издалека
Надежду в ореоле звука.
Рояль созвездия разжег,
И скрипки потянулись к свету,
А разговорчивый рожок
Смутил застенчивую флейту.
Вбирала музыка меня
В свои приливы и отливы,
И я забыл, с какого дня
Живу предательски счастливый,
Душа все грешней и святей
Становится в плену эмоций,
Пока сквозь венчики свечей
Смеется златокудрый Моцарт.
И я смотрю из-под руки
В кружащуюся ночь винила,
Где две жемчужные реки
Одна луна соединила.