Книга о Коране
его происхождении и мифологии

Глава I
КОРАН И РАННИЙ ИСЛАМ
"Книга книг" ислама
Истоки ислама и пророки в Аравии
Медина. Гонимые и гонители
Халифат и завоевания арабов

Глава II
СОСТАВЛЕНИЕ, ИЗУЧЕНИЕ И ПЕРЕВОДЫ КОРАНА
Собирание и составление Корана
О догмате несотворенности Корана
Изучение, издания и переводы Корана

Глава III
МИРОВОЗЗРЕНИЕ КОРАНА
Аллах - бог Корана
Коран о Вселенной, Земле, флоре и фауне
История человечества по Корану. Фантастика и действительность
Коран и социальные проблемы

======================================================================
Глава I. КОРАН И РАННИЙ ИСЛАМ

"Книга книг" ислама
Во многих религиях мира имеются книги, которые почитаются верующими как
священные. Таковы Веды у индусов, Авеста у зороастрийцев, Библия (Ветхий завет)
у иудеев, Библия, включающая помимо Ветхого завета Новый завет, у христиан.
Обычно в них содержатся сказания о боге и о богах, их вестниках, посланниках и
пророках, рассказы о загробном царстве, ангелах и чертях, рае и аде, о том, как
и кем сотворены мир, земля, человек, животные и растения, установлены обряды и
обычаи, определены поступки верующих, порой даже перечисляется, какие из них
похвальные, достойные награды - земной и загробной и какие - осуждаемые,
преследуемые людскими и небесными законами... Проповедники всех религий
утверждают, что только книги их веры правильные, божественные, боговдохновенные.
Наука же подходит ко всем этим книгам одинаково, объективно, без предвзятости.
Так она рассматривает и Коран - главную священную книгу одной из наиболее
распространенных и относительно молодых религий - ислама. Коран (по-арабски
"аль-Куръан") - это обычно солидный том, включающий более 500 страниц текста на
арабском языке. Почти таков же объем его перевода на восточные и на западные
языки. В нем 114 разделов, или глав, разной длины, каждая из которых называется
сура, что по-арабски означает шеренга или ряд, например, ряд камней в кладке
здания. В Коране сура также обозначает часть книги или отдельное поучение (9:
65, 128; 24: 1)[Здесь и далее первая цифра указывает суру (главу), а вторая -
аят (то есть "знамение", "чудо", в переносном смысле - стих) Корана.]. С этими
значениями слово "сура" вошло в некоторые восточные языки и сохраняется в
переводах на них Корана[См., например, перевод на язык урду, сделанный явно для
мусульман шиитского направления, так как включает 115-ю суру "Два светила",
которую не признают мусульмане наиболее распространенного направления ислама -
суннизма: Quran: Maulavi Abdul Qadir ka tarjuma, zuban i urdu men, aur hashiye
nasara musannif ke. llahabad, 1844.]. В других книгах, в том числе на арабском
языке, для обозначения главы или части книги слово "сура", как правило, не
используется. Этим, как и многим другим, в течение столетий подчеркивается
уникальность Корана и его построения, его неподражаемость - иджаз аль-Куръан.
Суры Корана разного размера: во 2-й, наибольшей из них - 286 аятов, а в
наименьших - 103, 108 и 110-й - всего по три аята. Длина сур уменьшается, если
не считать небольших отклонений, к концу книги. Первая сура - "аль-Фатиха" -
"Открывающая [книгу] " содержит всего семь аятов; употребляется как молитва,
своего рода мусульманский "Отче наш". По вероучению ислама, Коран - книга
несотворенная, существующая предвечно, как сам бог, Аллах; она его "слово" (2:
70; 9: 6; 48: 15). Название "Коран" происходит от арабского глагола "кара'а",
означающего читать вслух речитативом, декламировать. Оригинал Корана, согласно
исламу, начертан на арабском языке на листах - сухуф и свитки с ним хранятся на
седьмом небе, отсюда и одно из его названий - Свитки, Книга (74: 52; 80: 13; 98:
2). Коран - "Мать книги" - Умм аль-китаб, находится под престолом Аллаха; и
только один Аллах в этой небесной книге "стирает, что желает, и утверждает" (К.,
13: 39)[Буква "К" в скобках перед цифрами, указывающими суру и аят, означает,
что текст Корана в данном случае приведен по переводу академика И.Ю.
Крачковского (1883-1951). См.: Коран. Перевод и комментарии И.Ю. Крачковского.
М., 1963. В остальных случаях, как правило, использую перевод востоковеда
профессора Г.С. Саблукова (1804-1880), до сих пор единственный полный русский
перевод, сделанный с арабского оригинала и изданный при жизни переводчика
(Казань, 1877; посмертные издания - Казань, 1894 и 1907 гг., последнее с
постраничным параллельным арабским текстом). В отдельных случаях вношу в этот
перевод поправки, продиктованные сравнением с арабским оригиналом, а также с
соображениями, высказанными в хранящихся у меня неопубликованных рукописях Г.С.
Саблукова. Н.Г. Чернышевский, бывший в Саратове учеником Г.С. Саблукова, писал о
нем как об одном из "добросовестнейших тружеников науки и чистейших людей..."
(Чернышевский Н.Г. Автобиография. - Полное собрание сочинений. М., 1939, т. 1,
с.702). Из новых публикаций о Г.С. Саблукове см.: Крачковский И.Ю. Чернышевский
и ориенталист Г.С. Саблуков. - Избранные сочинения. М. - Л., 1955, т. 1, с.
213-224; Валеев P.М. Г.С. Саблуков - тюрколог (К 180-летию со дня рождения). -
Советская тюркология. Баку, 1984, э 5, с. 35-41.] что считает нужным.
Естественно, что создание столь крупного произведения, как Коран, хотя и
производящего при ближайшем ознакомлении впечатление сборника высказываний,
проповедей, сказаний и правовых норм, как правило, тематически и хронологически
не систематизированных, было делом непростым, да еще у народа, не имевшего до
этого столь обширных письменно зафиксированных религиозных или светских
сочинений. Не случайно в самом же Коране появление этого большого письменного
памятника не раз истолковывается как небывалое, чудесное. От имени Аллаха в нем
написано: "Скажи: "Если бы собрались люди и джинны, чтобы сделать подобное этому
Корану, они бы не создали подобного, хотя бы одни из них были другим
помощниками" (К., 17: 90). Отсюда же следует, что для сочинивших эту фразу
сказочные демонические силы - джинны - были столь же реальными, как и люди, им
казалось даже, что люди и джинны могли совместно выполнять одну и ту же работу,
помогать друг другу. Эта мысль, отражающая характерное для Корана мифологическое
мышление, в котором преобладает эмоционально-интуитивное начало, содержится и в
рассказах о его ниспослании людям. По ним Коран стал известен людям как
"откровения" (21: 46; 53: 4), ниспосылавшиеся Аллахом своему последнему
посланнику и пророку Мухаммеду (иначе - Мухаммаду, Мохаммеду, Магомеду,
Магомету) при посредстве потусторонней силы - ангела, названного "духом святым",
"духом верным" (16: 104; 26: 193, 194), по имени Джибриль (Джабраиль, Джебраиль;
2: 91)[В этой книге нет необходимости во всем следовать принципам академической
транскрипции собственных имен и терминов арабского языка, предполагающим у
читателей знание его фонетических особенностей. Но, как правило, в цитатах и
примечаниях библиографического характера транскрипция собственных имен и
специальных терминов дается в соответствии с принятой в указываемых изданиях. В
тех же случаях, когда употребляемое в Коране слово или имя собственное известно
у ряда народов, исповедующих ислам, и в другой транскрипции, оно приводится в
скобках вслед за арабским термином.]. Многочисленные рассказы и истолкования их
чудесного ниспослания пророку содержатся в позднейших мусульманских преданиях
(хадис, Сунна, хабар, ахбар) и в комментариях, толкованиях Корана - тафсире.
Судя по этим более поздним данным мусульманской традиции, "откровения" Аллаха
передавались пророку примерно в 610-632 годах н. э., а их запись, собирание
зафиксированного и особенно составление книги растянулись на долгие годы.
Трудности, которые при этом пришлось преодолевать, как увидим, не сводились лишь
к отсутствию у арабов в прошлом подобной практики. Представления о божественном
происхождении языка, текстов и книг, почитаемых верующими других религий как
священные, были известны в Аравии еще до возникновения ислама. Подобных взглядов
придерживались жившие там христиане, иудаисты и зороастрийцы. A в Древней Индии
приверженцы Вед, возникших в конце II - начале I тысячелетия до н. э., верили,
что их передававшиеся изустно тексты существуют извечно, подобно богу, дыхание
которого якобы определило присущую им литературную форму. Веды также сразу не
записывались, недаром для их обозначения в Индии употреблялось слово "шрути" -
"услышанное". В культовой практике они и до настоящего времени передаются в
устной форме. Однако сходство таких представлений ни в коей мере не является
свидетельством того, что одни из них возникли под влиянием других. И в данном
случае они возникли, развивались и сосуществуют независимо друг от друга.
История, как известно, преподносит людям порой немало неожиданных уроков. В их
числе и тот, что книга, с начала сложения которой прошло почти 14 веков, и в
наши дни в ряде стран сохраняет значение не только как исторический и
религиозный памятник, но и как произведение широкого социального смысла. В
странах, где ислам - государственная религия, из положений Корана исходят многие
правовые нормы, законодательство - шариат, на Коране присягают и дают клятвы,
нарушение которых признается тягчайшим грехом, преступлением. Изучение Корана и
его толкований (тафсир) является одним из профилирующих предметов многих учебных
заведений в таких странах, как Пакистан, Иран, Саудовская Аравия. Объясним
интерес к этой книге и в тех современных зарубежных государствах, где трудности
поиска "третьего пути" способствуют обращению к прошлому, питают надежду обрести
в нем желанный выход... Естествен интерес к "книге книг", ее истории,
содержанию, изучению и со стороны многонационального читателя в нашей стране,
где до Великой Октябрьской социалистической революции в ряде обширных районов
ислам в течение столетий являлся наиболее распространенным вероисповеданием.
Коран изучается давно: не будет преувеличением сказать - веками. Но в странах
распространения ислама, за редкими исключениями, изучение его было подчинено
задачам конфессионального и правового порядка. В регионах, где господствующими
являются другие религии, особенно католицизм и иудаизм, эта задача не только в
средние века и в Новое время, но часто еще и теперь определяется целями
миссионерства и тесно связанного с ним колониализма и неоколониализма. Крах
колониальной системы империализма внес немало позитивного в жизнь народов
Ближнего и Среднего Востока, разбудил и поднял на принципиально новую высоту
историческое самосознание и национальные интересы освободившихся народов,
побудил их объективно оценить прошлое и настоящее своих стран, чтобы наметить
возможные пути в завтрашний день, в будущее. То, что достигнуто, еще только
начало. Но оно вдохновляет и диктует необходимость найти справедливый,
взвешенный подход к теме, освещаемой и в данной работе. Немалое значение для
правильного понимания этого вопроса может представить изучение социальной роли
догматов, учений и законоустановлений Корана, как и вообще ислама, в период
становления и истории социалистического общества.

Истоки ислама и пророки в Аравии

Возник ислам в Азии на Аравийском полуострове, в его западной части - области
Хиджаз, в начале VII века. Здесь в то время в древних городах Мекка и Йасриб (с
эпохи ислама - Медина, что значит по-арабски "город", мадина) жили арабы и
сравнительно небольшие группы других народов, исповедовавших древнеаравийские
политеистические культы и частично христианство, иудаизм и зороастризм. В
Хиджазе и в смежных с ним областях Аравии происходило разложение
патриархально-родового строя и формирование классового общества. В отдельных
местах полуострова уже длительное время существовали рабовладельчество и
работорговля, а в некоторых областях, особенно на юге, появились зачатки
раннефеодальных форм эксплуатации. Уже более века в жизни арабов чувствовалось
назревание значительных идейных и социальных сдвигов, перемен, получивших
отражение едва ли не во всех сферах их бытия. Обострение этих процессов в
немалой мере было связано с событиями, происходившими не только в самой Аравии,
но и в смежных с нею странах. Дело в том, что народы обширного Аравийского
полуострова, расположенного на стыке Азии, Африки и Средиземноморского бассейна,
издавна были вовлечены в торговые, политические и культурные связи с близкими и
далекими странами Востока и Запада. Особое значение для них в столетия,
непосредственно предшествовавшие возникновению ислама, имели отношения с двумя
крупнейшими государствами региона - Ираном и Византией. В свою очередь каждая из
этих монархий, учитывая экономическое и стратегическое значение Аравии,
стремилась установить над нею свое господство - прямое или косвенное, используя
для этой цели своих сателлитов как на севере, так и на юге полуострова. Задача
противодействия агрессивным намерениям соседних Ирана и Византии в немалой мере
способствовала возникновению нескольких союзов арабских племен, действия которых
порой становились весьма эффективными, но, как правило, сами эти союзы были
недолговечными, эфемерными. Вместе с тем образование почти каждого из союзов
племен, отражаясь в сфере идеологии, по условиям времени сказывалось и на их
религиозных воззрениях, культе. Возникновению племенных объединений порой
предшествовала деятельность проповедников, выступавших в роли пророков и
прорицателей и широко использовавших религиозные мотивы. Процесс разрушения
обычаев и культов патриархально-родового строя был весьма длительным и
протекавшим не одновременно в разных областях Аравии. Их преодоление
продолжалось века и до сих пор не всюду может считаться полностью завершенным.
Общественные перемены, находившие выражение в росте объединительных стремлений
арабских родов и племен, в области религии проявились в усилении тенденции
централизации их древних культов. Храмы и боги наиболее сильных родов и племен
стали занимать главное, господствующее положение в обществе. Храмы и боги
слабых, зависимых родов и племен оказались в положении второстепенных святилищ и
богов. Со временем они уничтожались или сохраняли лишь ограниченное, местное
значение. Незавидная участь многих из этих святилищ и их богов позднее была
описана арабскими авторами. Немалый интерес представляет одно из первых
сочинений на эту тему - "Книга об идолах" ("Китаб аль-аснам") Хишама ибн
Мухаммеда аль-Кальби, историка конца VIII - начала IX века, к материалам
которого мы еще обратимся. Находившийся в Мекке - крупнейшем торговом и
культурном центре Хиджаза - древний храм Кааба, названный так по внешнему виду,
напоминающему сооружение кубической формы (по-арабски "каъба" - игральная кость,
куб), стал одним из важнейших религиозных центров Западной Аравии. Еще задолго
до возникновения ислама к этому храму совершалось религиозное паломничество
арабов. Господствовавшее в Мекке племя курейшитов (курейш, корейш), среди знати
которого были крупные торговцы, ростовщики и рабовладельцы, образовало особое
"товарищество", или союз, занимавшееся караванной торговлей. Как отмечено в
Коране, они отправляли караваны "зимой и летом" (106: 2). В окрестностях Мекки
курейшитами устраивались ярмарки, на которые съезжались представители многих
родов и племен. Время этих ярмарок, длившихся четыре месяца в году, объявлялось
священным. Любые военные столкновения, нападения друг на друга ради мести или
грабежа торговых караванов были под строгим запретом. Нарушения этого запрета
(харам) осуждены от имени бога в Коране (29: 67). Сосредоточив в Мекке и ее
окрестностях ряд заповедных мест - масджидов, считавшихся священными, племенная
и жреческая знать курейшитов добилась ежегодного участия обитавших поблизости
арабских родов и племен в ярмарках и паломничествах, проводившихся в Мекке и ее
окрестностях, и тем самым усилила свое экономическое, политическое и идейное
влияние на других арабов. Последнее нашло отражение в ряде преданий, в частности
в том, где рассказывается о находившихся в Каабе ко времени возникновения ислама
360 изображениях божеств различных арабских родов и племен, количество которых
позднее стало связываться с числом дней в году. Ключи от Каабы и руководство
совершавшимися в ней богослужениями удерживались в руках рода хашим племени
курейшитов; потомки его сохраняют эти ключи и в настоящее время. Меры, которые
курейшиты принимали для распространения "духовного" воздействия своего храма,
по-видимому, способствовали также появлению легенды, усматривающей в культе
Каабы источник почитания камней и истуканов по всей Аравии. Так, в упомянутой
"Книге об идолах" аль-Кальби эта легенда подкреплена рассказом о доисламском
пророке Аллаха Исмаиле, сыне Ибрахима, образ которого в Коране и в
общесемитических истоках близок библейскому патриарху Аврааму. Согласно Корану,
Исмаил вместе с отцом "положил основание" Каабы, воздвиг ее (2: 121). А затем у
поселившегося в Мекке Исмаила, как пишет аль-Кальби, появилось "многочисленное
потомство", которое со временем изгнало из Мекки жившее там племя амаликитов
(амалик); но и после этого город оказался для потомков Исмаила тесен "и начались
между ними столкновения и вражда, и одни из них изгнали других. И те разошлись
по стране в поисках пропитания". И вот-де от них и пошло поклонение "истуканам и
камням", ибо "никто не покидал Мекки, не взяв с собой камня из Святилища (из
почитаемой округи мекканской Каабы. - Л.К.). И где бы они ни селились, они
ставили этот камень и обходили вокруг него, как обходили вокруг Каабы, желая
снискать этим ее милость. А еще они почитали Каабу и Мекку и совершали хаджж и
умру"[Хишам ибн Мухаммад ал-Калби. Книга об идолах (Китаб ал-аснам). М., 1984.
с. 14.], то есть поддерживали древние, сохраненные и в исламе общее и малое
паломничества. Эти доводы аль-Кальби повторены и в старейшей из дошедших до нас
биографий пророка Мухаммеда - "Книге жития посланника Аллаха" ("Китаб сират
расуль Аллах") басрийца Ибн Хишама (ум. в 834 г.), переработавшего более старую,
не дошедшую до нас "Книгу военных действий и жития (пророка)" Ибн Исхака из
Медины (704-767 или 768). Культ камней и идолов существовал не только в Аравии,
и его распространенность объясняется не столь просто, как полагал аль-Кальби. Но
примечательно, что арабский историк и в то далекое время искал естественную
причину распространения фетишизма, приписывания сверхъестественной силы камням и
вытесанным из них идолам. Отраженное в Коране, это заблуждение, порожденное
отсталостью, беспомощностью древнего человека в борьбе с природой, в
пережиточных формах дожило до последних десятилетий XX века. Достаточно
вспомнить почитаемые и в наши дни в исламе черный камень - аль-хаджар аль-асвад
- куски лавы или базальта метеоритного происхождения, теперь вмурованные в
восточную стену Каабы и скрепленные каменным барьером и серебряным обручем на
высоте полутора метров; камень "стояние Ибрахима" - макам Ибрахим - во
внутреннем дворе той же Большой мекканской мечети, а также находящийся там же
"счастливый камень" - аль-хаджар аль-асъад, и т. д. Вера в магическую силу этих
камней и совершаемых к ним хаджжа и умры и других обрядов до сих пор
подогревается исламскими богословами, прибегающими в этих целях к подновленным
истолкованиям древних сказаний о пророке Ибрахиме и его сыне Исмаиле, который
почитается и в качестве родоначальника всех северных арабов. А о черном камне и
ныне сообщают как об окаменевшем ангеле, спущенном из рая. Он-де в день
страшного суда оживет и предстанет в роли заступника за целовавших его верующих.
Кстати, вся видимая поверхность этого камня отполирована и почернела,
по-видимому, от бесчисленных прикосновений и поцелуев паломников. Впрочем, очень
рано среди мусульман возникло и скептическое отношение к культу камней,
проявилась его трезвая оценка. Даже то, что черный камень ныне не целый, а
состоит из трех сравнительно больших и нескольких мелких искусственно
скрепленных кусков, - следствие далеко не одинакового отношения к этому фетишу
со стороны верующих. Во всяком случае, недоверие к чудесным возможностям черного
камня, очевидно, весьма рано приобрело влиятельных сторонников. Об этом говорит,
в частности, очень мягкое, своего рода "компромиссное" возражение противникам
его культа, с которым якобы обратился к черному камню Омар ибн аль-Хаттаб,
второй из четырех первых "праведных" халифов, правивший в Медине в 634-644
годах. Он будто бы сказал: "Конечно, я знаю, что ты только камень, который не
может принести ни пользы, ни вреда ("так обычно характеризуются в Коране идолы",
- добавил от себя опубликовавший это изречение венгерский академик Игнац
Гольдциер, 1850-1921. - Л.К.), - и если бы я не видел, что пророк тебя целовал,
то я бы тебя больше никогда не целовал"[Goldziher I. Die
Heiligenverehrung in Islam. - Goidziher I. Muhaminedanische Studien. Halle a.
S., 1889, S. 369.].
Выдающийся арабский поэт и мыслитель Абу-ль-Аля аль-Маарри (973-1057 или 1058)
из Сирии в своем сборнике стихов "Обязательность необязательного" ("Лузум ма ля
йалзам", или, короче, "Лузумийят") связал культ камней в Мекке с представлениями
и обычаями разных народов и с их религиями. Относясь к исламу как к одной из
религий, сменяющих в обществе с течением времени одна другую, Абу-ль-Аля был
чужд нетерпимости к другим вероисповеданиям. С завидной объективностью он
относился к заблуждениям последователей любой веры - христианства, иудаизма,
зороастризма и ислама. Он писал:

Твердят христиане: "Всесилен Христос". Ну, как не дивиться той силе! Какой бы
всесильный безропотно снес, Когда его смертные били! Нам хвалят евреи свое
божество, О добром твердят Иегове. Он добрый? Как странно! Тогда отчего Он
требует жертвенной крови?! Обряды персидские дико смешны. Царю удивляюсь
Хосрову[Поэт имел в виду, очевидно, древнеиранского шаха Хосрова II Парвиза,
правившего в 591-628 гг.]: Ведь, чтобы "очиститься", персы должны Умыться...
мочою коровы. Разумностью, логикой веры своей И ты не хвались, мусульманин! В
дороге пройдя мимо сотен камней, Лишь в Мекке целуешь ты камень. Религия хитрым
сплетением слов Силки для людей расставляет. Различны силки - неизменен улов:
Глупец в них всегда попадает.

(Перевод В. Демидчика)

В культе мекканской Каабы (как, впрочем, и в культах других религиозных центров
Аравии конца VI и первых десятилетий VII века) на первое место выдвинулся бог
Аллах, имя которого образовано от арабского слова "илах" - божество и
определенного члена "аль" (альилах) или от арамейского "алаха". Это был древний
бог племени курейшитов, занявший господствующее положение среди богов зависевших
от них арабских родов и племен. По мнению академика В.В. Бартольда (1869-1930),
возможно, что находившийся в доисламской мекканской Каабе самый большой идол
"Хубал и мусульманский Аллах - одно и то же"[Бартольд В.В. Сочинения. М., 1966,
т. 6, с. 87.]. Отождествление не случайно. Скорее всего оно отражает обычай,
подобный древнему восточносемитскому: "Первоначально восточные семиты называли,
по-видимому, главного родового или племенного бога не собственным именем, а
словом "хозяин", "господин" ("ба'ал", акк. "бел")..."[Дьяконов И.М. Народы
древней Передней Азии. - Переднеазнатский этнографический сборник, I (Труды
института этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Новая серия, т. XXXIX). М., 1958,
с. 47, 55. Культ Хубала был известен еще в Набатейском царстве - одном "из самых
древних и (до возникновения Арабского халифата) значительных арабских государств
на территории Передней Азии" (в пределах современной Иордании). Бог Хубалу
назван здесь "в погребальной надписи... из Хегры (1 г. до н. э.)". Сохранилось
"также имя собственное Бен-Хубалу - "сын Хубалу" (Шифман И.Ш. Набатейское
государство и его культура. Из истории культуры доисламской Аравии. М., 1976, с.
5, 99).] Обращение к богу, занимавшему в Каабе "центральное положение" со словом
"Хубал" - "Ху (в) бал" могло иметь сходное значение. Кстати, местоимение "хуа" -
он со значением "истина", "бог", "Аллах" и теперь можно видеть начертанным
по-арабски на стенах многих больших и малых старых мусульманских храмов. Отсюда
понятно, почему Коран, даже перечислив трех древнеарабских богинь, о Хубале
промолчал. Вместе с тем академик Бартольд имел все основания отметить, что
древние арабы к помощи Аллаха прибегали преимущественно во время поездок по
морю. "В Коране несколько раз говорится, что люди, когда их настигает буря на
море, призывают Аллаха и дают обет искренно служить ему, но, когда они
благополучно высаживаются на берег, забывают о своем обете и снова начинают
служить идолам"[Бартольд В.В. Сочинения, т. 6, с. 638.]. О значении,
придававшемся культу Аллаха, говорит и тот факт, что, согласно мусульманскому
преданию и наиболее ранним биографам пророка Мухаммеда (Ибн Исхак, Ибн Хишам),
его отец носил имя Абдаллах, что буквально значит "раб Аллаха". А божества
племен, зависевших от курейшитов, выдавались за "детей Аллаха". Так, его
дочерьми назывались, например, богиня племен хавазин и сакиф аль-Лат (иначе -
Илат) и аль-Узза, о которой, как и еще об одной богине арабских племен, сказано
в 53-й суре Корана. Так, Аллах занимает место всевышнего бога - Аллах таъала. Но
Коран - произведение, в котором отражены патриархальные устои. Ко времени
возникновения ислама в хозяйстве древнего араба-кочевника женщина играла все
более подчиненную роль. За счет принижения женщины, занятой в основном домашним
трудом, возвысилось общественное положение мужчины. Счет родства стал вестись по
мужской линии, и религиозные сказания говорили о мужских божествах и духах как
об имеющих наибольшее влияние и силу. Коран отвергает мысль о возможности
существования у Аллаха дочерей, в том числе богинь аль-Лат и аль-Уззы и богини
Манаты - йасрибских племен аус и хазрадж, прежде всего потому, что допущение
этого предположения было бы несправедливо по отношению к Аллаху. Ведь люди,
гордясь своим потомством, о дочерях стали умалчивать. "Видели ли вы, - замечает
в связи с этим Коран, - ал-Лат, и ал-'Уззу, и Манат - третью, иную?[Комментируя
это место Корана, академик И.Ю. Крачковский (со ссылкой на: Jeffery A. The
Foreign
Vocabulary of the Qur'an. Baroda, 1938, p. 27) отметил, что "Аллат, Мануту,
Хубалу - набатейские божества" (Коран. Перевод и примечаниям. Ю. Крачковского,
с. 602). Однако на Арабском Востоке получил распространение другой взгляд на
названные доисламские божества, - по которому "Хубал, Узза и аль-Лат по своему
происхождению из Вавилонии"
(Fund Safar. Mosul Museum and its Antiquities. Baghdad, 1958, p. 9)]
Неужели у вас (дети. - Л.К.) - мужчины, а у него (Аллаха. - Л.К.) - женщины? Это
тогда - разделение обидное! Они - только имена, которыми вы сами назвали (их,
этих богинь. - Л.К.), - вы и родители ваши. Аллах не посылал с ними никакого
знамения. Они (арабы, почитающие вышеперечисленных богинь. - Л.К.) следуют
только предположениям и тому, к чему склонны души, а к ним уже пришло от господа
их руководство" (К., 53: 19-23). Последним Коран намекал на изрекаемые пророками
откровения. В образах бога, созданных воображением верующих разных стран, всегда
отражаются особенности их жизни. Человек наделял своими чертами и свойствами
бога. Из таких антропоморфных представлений об Аллахе исходит довод, приведенный
в 101-м аяте 6-й суры Корана, гласящий, что бог не мог иметь детей потому, что
"не было у него подруги", жены. Впрочем, возможно, это аргумент не только против
почитания древнеарабских богинь, но и против догматов христиан, живших в Мекке,
Насрибе и других местах Аравии, против их культа Марии (Марьям, Марйам) как
богородицы. Вообще в Мекке, едва ли не важнейшем торговом,
социально-экономическом и религиозном центре Аравии, в то время появились люди,
в той или иной мере отражавшие взгляды и устремления жителей всего аравийского
региона, а частично и соседних стран. Одновременно здесь создались весьма
благоприятные условия для раннего пробуждения вольномыслия, появления людей,
скептически относящихся к старым политеистическим верованиям с их громоздким
культом и обращавшихся к монотеизму. Вместе с тем они не принимали взглядов,
которые распространяли среди арабов полуострова христиане, иудеи и зороастрийцы,
не исключая и тех, кто бежал в Аравию от преследования иноверцев и "еретиков" в
странах, где господствовали Византия и Иран. Эти арабы, отказавшиеся от местного
политеизма и религий иноземцев, являлись сторонниками движения ханифов -
искателей истины, выразителями идей раннего арабского монотеизма - ат-таухида.
Среди искателей и проповедников истины, выражавших идеи политического
объединения арабских племен, были лица, которые выдавали себя за пророков -
наби. По их словам, истина, которую они возвещали, внушалась им верховным
божеством. В Мекке таким пророком был курейшит Мухаммед, выходец из древнего, но
обедневшего рода хашим, в руках которого находились ключи храма Каабы. Рано
осиротев, он нанялся пастухов, затем стал приказчиком, сопровождавшим торговые
караваны; позднее, женившись на богатой вдове Хадидже, Мухаммед вел ее торговое
дело. Он, по-видимому, с детства был воспитан в традициях мекканского культа
Каабы, а затем в той или иной степени стал разделять взгляды ханифов. Начало его
проповеднической деятельности, как уже отмечалось, обычно относят, в
соответствии с мусульманской традицией, к 610 году: Мухаммеду к этому времени
было уже около сорока лет. В эти годы движение ханифов стало известно в ряде
мест Аравии. Одним из наиболее ранних представителей этого движения вне Хиджаза
являлся пророк Маслама, известный затем под насмешливо-уменьшительным прозвищем
Мусейлима. Он происходил из арабского племени ханифа в богатой
восточноаравийской земледельческой области Йемама. Согласно преданию, Мусейлима
прожил свыше ста лет и был убит в 633 году во время карательной экспедиции,
посланной первым "праведным" мусульманским халифом Абу Бекром. По эпитету бога,
которого проповедовал Мусейлима, его самого называли Рахманом - "милостивым".
Вероятно, в связи с этим в Коране о проповеди пророка среди курейшитов
говорится: "Когда бывает сказано им: поклоняйтесь Рахману, они тогда говорят: "А
что такое Рахман? Станем ли поклоняться тому, кому ты повелеваешь нам?" и еще
дальше убегают" (25:61). А более поздний мусульманский автор Ибн Хишам в
упоминавшейся нами "Книге жития посланника Аллаха" приводит предание, в котором
проповедь Мухаммеда уже ставится в прямую связь с пророком из Йемамы; лишь его
имя подменено именем проповедуемого им бога. "Нам известно, - говорят курейшиты
Мухаммеду в названной "Книге жития", - что этому обучает тебя некий человек из
Йемамы, по имени Рахман"[Полностью предание см. в хрестоматии "Происхождение
ислама" (М.-Л., 1931, с. 99-100).]. Эпитет "Рахман" позднее стал одним из
девяносто девяти имен Аллаха; слово "рахман" употребляется и в одной из
повседневных основных формул ислама, с которой начинаются все главы Корана, за
исключением девятой: "Бисми-ллахи-р-рахмани-р-рахим", то есть "Во имя бога,
милостивого, милосердного". Этому не помешал и тот факт, что проповедником бога
Рахмана был не только Маслама (Мусейлима) в Йемаме, но и действовавший
одновременно с ним пророк Асвад в Йемене, на юго-западе Аравии. Он также
именовался "посланником Аллаха" и приобрел там, хотя и ненадолго, немалую
политическую и военную власть. Высоким положением пользовалась и пророчица
Саджах из племени темимитов на севере, в Месопотамии (в Джезире), с которой
Мусейлима вынужден был заключить договор. По нему "Саджах получила половину
урожая Йемамы; кроме того, Мусейлима обязался выдать ей вперед часть урожая
будущего года; для сбора этого хлеба она оставила отряд, а с остальными своими
приверженцами вернулась в Месопотамию"[Бартольд В.В. Сочинения, т. 6, с. 568.].
Как полагал академик Бартольд, пророчица Саджах явилась в Йемаму "исключительно
для опустошения богатой области"[Там же.], и явно эта ее цель не была секретом
для Мусейлимы, постаравшегося поскорее от Саджах избавиться. Мусейлима, как и
Асвад, Тулейха (еще один пророк из Центральной Аравии), Саджах и другие пророки
и пророчицы появлялись перед верующими с закрытыми лицами, а во время молитвы,
впадая в транс, закутывались в плащ или в более плотную одежду. Все это были
хорошо усвоенные ими ритуальные приемы, которые они, по-видимому, не раз
совмещали с трезвым расчетом... Не случайно и в Коране, в целом очень высоко
оценивающем роль пророков, упоминаются и такие из них, что измышляли ложь,
обманывали верующих, заявляя, будто им "ниспослано откровение". Коран клеймит
таких пророков как гнусных обманщиков: "Есть ли кто нечестивее того, кто
выдумывает ложь, ссылаясь на Аллаха, или говорят: "Мне было откровение", тогда
как ему никакого не было откровения?" (6:93). Впрочем, это категоричное
заключение не касалось старого приема, восходящего, вероятно, к шаманским
культам и не раз использовавшегося и теми, кто выступал как пророк. Речь идет о
закутывании, завертывании в одежду, что вызывалось, по-видимому, кризисным
психическим состоянием, назреванием проповеднического экстаза, понятными людям
того времени. Коран о подобном состоянии говорит в сурах 73 и 74 приподнято, но
рассудительно, как о чем-то само собою разумеющемся в пророческой практике. В
начале суры 74 - "Завернувшийся", которая мусульманскими традиционалистами и
европейскими исследователями считается одной из старейших, читаем: "О
завернувшийся! Встань и увещевай! и господа твоего возвеличивай! и одежды твои
очисть! И скверны беги!" (К., 74:1-5). Как не вспомнить здесь слова Ф. Энгельса
о том, "раз возникнув, религия всегда сохраняет известный запас представлений,
унаследованный от прежних времен, так как во всех вообще областях идеологии
традиция является великой консервативной силой"[Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.
21, с. 315-316.]. Период пророческих выступлений в Аравии, как следует из Корана
и позднейших арабских преданий - Сунны, являлся временем острой социальной
борьбы. Ее осложняли углубившиеся социальные противоречия, когда наряду с
родо-племенной знатью, ростовщиками и богатым жречеством появились саълуки -
люди, лишенные средств производства, бедняки, обремененные долгами. А в домашнем
хозяйстве, скотоводстве, на оросительных работах и как воины, охранявшие
торговые караваны, использовались рабы, ввозившиеся из Африки. He утихали и
стычки кочевников и оседлых, раздоры между ремесленниками и торговцами,
земледельцами и скотоводами, да и неоднократные вторжения чужеземцев со стороны
Ирана, Византии и их сателлитов. Зревший среди арабов протест против господства
старых общественных устоев, которые сковывали развитие производительных сил, а
также против угрозы нашествия чужеземцев (она с новой силой ощутилась в начале
VII века, когда полчища Ирана обрушились на прилегающие к Аравии области
Византии) был побудительной причиной новых идейных течений у арабов. В
соответствии с условиями времени они приняли характер религиозных
монотеистических учений, то есть были связаны с уже известной нам проповедью
ханифов. Насколько удается установить на основе Корана, древнеарабской поэзии и
других источников, в проповедях пророков и прорицателей, выражавших думы и
чаяния широких слоев, едва ли не главным было осуждение раздоров и военных
нападений, стычек, обещание людям спокойной и обеспеченной жизни. У
древнеарабского поэта Зухайра (предположительно 530-628) в знаменитой
касыде[Касыда (касида; по-арабски "целеустремленная") - своеобразная ода,
имеющая обязательную вступительную часть (насиб), сюжет которой обычно
непосредственно не связан с ее основным содержанием. Касыда, в отличие от оды,
может быть направлена не только к возвеличению, но и к уничижению рода, племени
или отдельного лица, которому посвящена, то есть может выполнять роль сатиры -
хаджвия. О популярности этого жанра среди арабов говорит легенда, по которой
десять лучших касыд были отобраны и, красиво написанные, подвешены в Каабе. Жанр
касыды известен также в тюрко- и ираноязычной поэзии.], которая, согласно
легенде, была начертана золотом на дорогой материи и вывешена в мекканской
Каабе, о войнах говорилось:

Война, словно лютый зверь, выходит на промысел, Добычу почуявши, ее сторожит в
кустах. Как жернов, тела людей в муку истолчет она И злобную ненависть посеет у
них в сердцах.

(Перевод А. Долининой)

Вместе с тем поэт предостерегал как от беспечности, так и от крайней,
необоснованной подозрительности:

Удара не жди, а сам скорей наноси удар, Свои защищай колодцы смело с мечом в
руках. Не чтишь ты себя - не станут люди другие чтить, А если к чужим идешь -
врагов видишь ты в друзьях.

Эти мотивы не были случайны, они волновали многих. И лишь приняв их во внимание,
можно понять сообщавшиеся пророками "откровения" с обещанием близких перемен в
жизни арабов. Пророки говорили о приближении "вести", когда грядет "час", после
которого все невзгоды арабов прекратятся. Успокаивая, Коран не раз сообщает, что
этот час непременно наступит (15:85; 20:15). Из Корана же видно, как такие
проповеди вызывали вопросы: "Когда он наступит?" (79:42), "К какому времени он
приурочен?" (7:186). Спорили о том, когда придет этот "час" или "день" и "весть"
о нем: "О чем расспрашивают они друг друга? О великой вести, о которой они между
собой разногласят? Действительно, скоро они узнают ее; да, действительно, скоро
узнают" (78:1-5). Но так как, несмотря на такие заверения, "час" не наступал, а
жизнь была все так же тяжела, беспокоившихся стали успокаивать: "Поведенное
богом наступит: не просите, чтобы оно ускорилось" (16:1). "Всему есть
определенная пора" (20:129). "Следуй же за тем, что внушается тебе, и терпи,
пока Аллах не рассудит: ведь он - лучший из судящих!" (К., 10:109) и т. п. Такие
проповеди пророков, полные призывов к терпению, конечно, не звали людей бороться
за лучшую долю, а, напротив, могли лишь отвлекать их от борьбы, обезоруживать.
Но в обещаниях пророков были и доводы, отражавшие настроения масс и поэтому
получавшие широкое распространение, особенно в Мекке, Йасрибе и таких
земледельческих областях, как Йемама, где было много иноверцев и где население
страдало от междоусобиц разных родов и племен. В Йемаме глава племени
бану-ханифа находился в вассальной зависимости от сасанидского Ирана, хотя и
принял христианство. Жившие в йасрибе и часто враждовавшие между собой племена
аус и хазрадж одно время платили дань тому же Ирану и испытывали гнет со стороны
племен иудеев бану-курейза и бану-надир, с помощью которых правившая иранская
династия Сасанидов пыталась осуществлять свое господство. Среди иудеев Аравии в
то время получили широкую известность мессианские идеи, ожидание прихода мессии.
Весьма характерно также, что даже, рисуя фантастические картины наступления
"последнего часа" (вроде: "Когда солнце обовьется мраком, когда звезды
померкнут, когда горы с мест своих сдвинутся... когда звери столпятся, когда
моря закипят... когда небо, как покров, снимется, когда ад разгорится и когда
рай приблизится", 81:1-3, 5-6, 11-13), Коран находил слова для осуждения обычаев
первобытнообщинного строя, пришедших в противоречие с развитием общества. В
приведенной тираде критике подвергнут жестокий обычай закапывания новорожденных,
если первый ребенок в семье - девочка. Там сказано: "...когда похороненная живою
будет спрошена: за какой грех она убита?" (81:8-9). Безусловно, такие проповеди
не могли иметь одинакового и одновременного успеха среди всех слоев населения.
Правящие круги курейшитов и жречество не скрывали своего отрицательного
отношения к подобным проповедям. И неудивительно, что, как следует даже из
сравнительно скупых преданий и легенд о жизни Мухаммеда в Мекке, пророк должен
был проявлять там немало осмотрительности и постоянного такта. Своих
потенциальных противников или соперников ему приходилось усматривать здесь не
только среди курейшитской знати и жречества - кахинов, поддерживавших культ
доисламской многобожной Каабы, но также в лице популярных проповедников, близких
к ханифам. Беспокоил его и возросший авторитет среди курейшитов и близких им
родов и племен поэтов и чтецов-декламаторов - ша'иров и рави, которые выступали
на устраивавшихся близ Мекки ярмарках. Не случайно поэты оказались заклейменными
в Коране. "Не сообщить ли мне вам, на кого нисходят сатаны (шайтаны. - Л.К.)? -
читаем в 26-й суре Корана, носящей название "Поэты". - Нисходят они на всякого
лжеца, грешника. Они извергают подслушанное, но большинство их лжецы. И поэты -
за ними следуют заблудшие. Разве ты не видишь, что они по всем долинам бродят и
что они говорят то, чего не делают..." (К., 26:221-226). Исключение допущено
лишь для тех, кто уже успел принять сторону проповедников ислама: "...кроме тех,
- добавлено, - которые уверовали и творили добрые дела и поминали Аллаха много"
(К., 26:227). Это же показывает, что в Коране имеются тексты, продиктованные
сравнительно быстро менявшейся обстановкой периода пророческих движений, который
в Хиджазе являлся и временем раннего ислама. В сурах Корана, которые можно
рассматривать как отражение этого отдаленного времени, встречаются не только
сухие и монотонные религиозные предписания и проповеди, но и яркая, пылкая
образная речь, емкие словосочетания и красочные сравнения, напоминающие
художественные богатства крупнейшего литературного памятника древних арабских
племен, знаменитые "Дни арабов" ("Айям аль-араб"). В этих образцах древней
арабской поэзии и прозы, записанной в VIII-Х столетиях, немало того, что так или
иначе перекликается с сурами Корана. И это несмотря на настойчивое требование
Корана не путать проповедника ислама с поэтом, или, иначе, с "ведуном",
излагающим свои пустые мечтания - "пучки снов" (К., 21: 5), видения "поэта
одержимого" - меджнуна (К., 37:35). Коран подчеркивает: проповедь посланника
бога - "не слова поэта" (К., 69:41), Аллах "не учил его стихам, и не годится это
для него" (К.,
36:69).
В этих аятах, впрочем, немало и непоследовательного, что становится особенно
ясным при их сравнении с другими стихами и сурами и с установленным наукой
фактом, что именно ко времени возникновения ислама у арабов сложилось
межплеменное наддиалектное наречие, своего рода арабское койне, которое легло в
основу языка как древнеарабской поэзии и прозы, так и Корана. Между тем, лишь
приняв во внимание этот факт, можно понять, почему в Коране и тафсире столь
большое внимание уделено языку, на котором он написан.
В добавление к утверждениям Корана, что он начертан на небе и ниспослан пророку
"на языке арабском, ясном" (К., 26:195 и др.), в толкованиях прибавлено, будто и
сам арабский язык своим появлением и богатством обязан Аллаху. До Мухаммеда,
согласно средневековым мусульманским богословам, вторгавшимся в область
лингвистики, арабскому языку Аллах научил первого человека и пророка - Адама и
вслед за ним других посланников (расуль) и пророков - наби. Но язык, который им
преподан Аллахом, тогда еще-де не был столь совершенным, как сообщенный при
передаче Корана Мухаммеду. Конечно, язык - важнейшее средство человеческого
общения - изменяется во времени. Как правило, он шлифуется, совершенствуется, и
в этом смысле чем в более позднее время высказан или записан тот или иной текст,
тем он должен быть более богатым. Но в легенде все перевернуто с ног на голову и
средство общения между людьми на Аравийском полуострове перенесено в небесные
просторы, к престолу Аллаха... Разница же между наби и расулем, согласно
мусульманскому учению, в том, что наби (от арабского "наба" - весть, набувват -
пророчество) - пророчащие вестники Аллаха, а расуль - посланники, то есть те же
пророки, но получившие еще и особые "откровения" бога. Эти "откровения" были-де
записаны и составили священные книги. Так, согласно Корану, пророкам и
посланникам Мусе (Моисею Библии) дан "Закон" (Таурат, то есть Пятикнижие, Ветхий
завет), Дауду (Давиду) - Забур, (Псалтирь), Исе ибн Марйам (Иисусу, сыну Марйам,
или, по Новому завету, - Иисусу Христу, сыну Марии) - Инджиль (Евангелие).
Однако люди, которым эти пророки Аллаха посылались, со временем исказили,
извратили переданные им истины, изложенные в названных священных книгах. И
поэтому ради восстановления истины Аллах, без воли и желания которого, по
Корану, ничего в мире не происходит, должен был посылать все новые и новые
"откровения" с новыми наби и расулями, объявившимися у разных народов в
различных странах. Согласно мусульманской традиции, ссылающейся на слова пророка
Мухаммеда, всего было послано Аллахом 124 тысячи наби и из них всего 300
расулей. В числе последних главными принято называть шесть: Адама, Ибрахима (по
Ветхому завету - Авраам), Нуха (по Ветхому завету - Ной) и уже названных нами
Мусу, Ису ибн Марйам и Мухаммеда. Пророк и расуль Мухаммед назван в Коране
"печатью пророков" - хатяма набийина, то есть последним, завершающим,
заключающим всю их цепь. Такая традиционная цепь пророков и посланников вполне в
духе Корана и мусульманской догматики, но в истории религии вообще она не
оригинальна. Даже и "печатью пророков" еще до ислама назывался Мани (216-277),
проповедник из Вавилонии, заложивший основы манихейства, религии, имевшей
широкое распространение в Иране, Индии и ряде других стран от Китая до Италии. А
имена Адама, Ибрахима, Нуха, Мусы, Дауда и Исы, как мы уже упомянули, известны и
из Библии, где они, однако, начертаны в другой форме, в транскрипции, принятой
их авторами в соответствии с особенностями речи и письменности их читателей -
еврейской, греческой, латинской... Однако было бы грубой ошибкой полагать, что
вся разница в различной транскрипции. Вопрос, к которому мы подошли, требует
большого внимания и предварительного изложения некоторых дополнительных
сведений. О языке же Корана следует добавить лишь, что известный теолог XII века
аш-Шахрастани в "Книге о религиях и сектах" ("Китаб альмилаль ва-н-нихаль"),
излагая мнение мусульман-мушаббихитов (дословно - "уподобляющих",
"сравнивающих"), писал: "...Буквы, звуки и написанные знаки (Корана. - Л.К.) -
изначальны, предвечны"[Мухаммад ибн Абд ал-Карим аш-Шахрастани. Книга о религиях
и сектах (Китаб ал-милал ва-н-нихал). Ч. 1. Ислам. М., 1984, с. 101 (далее -
Аш-Шахрастани).]. Впрочем, "уподобления" этих богословов порой трудно совместить
с Кораном. Так, если в Коране не раз сказано о ясности, членораздельности речи
Аллаха (и говорится об этом, как правило, в первом лице - как об утверждениях
самого Аллаха!), то мушаббихиты рассказывают, будто разговаривавший с Аллахом
пророк Муса (4:162), соответствующий библейскому Моисею, "слышал речь Аллаха как
волочение цепи"[Там же.]. Однако, как доведется убедиться и дальше,
непоследовательность - не редкость в богословских сочинениях.

Медина. Гонимые и гонители

Проповедь Мухаммеда, как и движение ханифов, не получила поддержки в Мекке, пока
там властвовали родо-племенная знать и тесно с нею связанное жречество
доисламской Каабы. Сторонники пророка подвергались травле и унижениям, из-за
которых некоторые из них, согласно мусульманской традиции, были вынуждены искать
убежища за пределами Хиджаза, даже в Аксумском государстве, в Северной Эфиопии.
Впрочем, связи с Восточной Африкой были давние, эфиопская община в Мекке
известна еще в VI веке. Эфиопы оказывались в Хиджазе как мирным путем, с
торговыми караванами, так и в числе воинов других государств. Например, их было
немало в походе, предпринятом в середине VI века правителем Химьяритского
государства, расположенного на юге Аравийского полуострова; история этого
похода, в котором, по преданию, вели слона или 13 слонов, отражена в 105-й суре
Корана "Слон" - "аль-Филь". После кончины жены пророка Хадиджи и смерти вскоре
главы рода хашимитов Абу Талиба, дружественно относившегося к своему племяннику
Мухаммеду, во главе их рода по праву старшинства оказался Абд аль-Узза ибн Абд
аль-Мутталиб. По преданию, являясь родным дядей Мухаммеда, он был непримиримым
недругом его "пророческой миссии", ярым защитником традиционного культа Каабы.
Мухаммед пытался нейтрализовать фанатичные наскоки дяди и его близких, но удача
в то время была явно не на его стороне. Оказавшись в положении, когда ни сам он,
ни разделявшие его взгляды курейшиты не могли рассчитывать на помощь своего рода
и племени, Мухаммед, судя по преданию и упоминавшемуся выше старейшему
жизнеописанию пророка - сире Ибн Исхака - Ибн Хишама, стал искать выход на
стороне, вне Мекки. Первая попытка найти поддержку в соседнем небольшом городе
Таифе у арабского племени сакифитов окончилась безуспешно: пророку с трудом
удалось спастись от их гнева. Дальнейшие поиски свели Мухаммеда с мединцами,
которым он был близок по матери, происходившей из Медины. Обстановка в этом
городе была неспокойной. Населявшие Медину арабские племена аус, хазрадж и
другие, а также издавна жившие в нем значительные группы исповедовавших иудаизм
племен кайнука, надир и курайза страдали от все чаще вспыхивавших междоусобиц, в
основе которых лежала борьба за плодородные земли. Согласившись на роль
своеобразного "третейского судьи", а отнюдь не вероучителя, Мухаммед стал
переселять своих сторонников из Мекки в Медину. Вслед за ними он и сам совершил
хиджру - переселение в этот город. С момента этого переселения ведется
мусульманский лунный календарь хиджры. Летосчисление по нему начинается с 16
(точнее, вечер 15) июля 622 года н. э. Это был первый день нового года - месяца
мухаррема - по лунному календарю древних арабов. Надо сказать, что днем, когда
произошло переселение сторонников Мухаммеда из Мекки в Медину, в разных
преданиях называются разные дни: 14, 20 или 21 сентября 622 года. На это
обстоятельство еще в XI веке обратил внимание знаменитый хорезмский ученый Абу
Рейхан Бируни - (973 - ок. 1050), писавший, что "существует разногласие
относительно того, в какой из понедельников была хиджра"[Бируни Абу Рейхан.
Избранные произведения. Ташкент, 1957, 1, с. 374.]. Далеко не просто, не сразу и
не только мирным путем Мухаммеду и его соратникам, переселившимся в Медину и
называвшимся мухаджирами ("переселенцами" - по-арабски мухаджирун) удалось
примирить племена аус и хазрадж и вместе с примкнувшими к ним мединцами
(ансарами - помощниками) встать в середине двадцатых годов VII века во главе
нового большого объединения родов и племен Хиджаза с центром в Медине. Это
объединение было создано не по родовому или племенному признаку, а по взаимному
признанию равных прав мухаджиров, ансаров, местных иудейских племен, а также
других иноверцев. При соблюдении взаимного мира и поддержки, в том числе в
случае военных действий, которые предпримут мухаджиры, ансары и племена,
исповедующие иудаизм, они обязывались самостоятельно улаживать дело освобождения
или выкупа попавших в плен единомышленников. Убийца не мог найти оправдания и
защиты ни у кого из договаривающихся сторон; вражда и кровная месть между ними
исключались. Мухаджир Мухаммед признавался судьею и своего рода политическим
главой этого нового объединения. В подтверждение этой договоренности было
обнародовано вошедшее в Коран "откровение" о равенстве исповеданий: "В религии
нет принуждения" - "Ля икраха фи-д-дини" (2:257). У этого нового объединения,
по-видимому, было немало энтузиастов, давно искавших выхода из нелегкого
материального и правового положения. Но перед ними вскоре возникли новые
трудности, решение которых нельзя было откладывать. Вопреки модернизированным
истолкованиям, какой-либо демократической социальной программы новое объединение
не содержало, так же как не содержали ее и более ранние и поздние "откровения".
Вот пример. Как в Мекке, так и в Медине было немало ростовщиков, к которым порой
приходилось обращаться не только купцам, но и малоимущим, беднякам. И в Коране
находим аяты, осуждающие ростовщиков, лихву (риба). Но в целом позиция Корана в
этом вопросе половинчата. Коран выступает против чрезмерно высоких процентов,
когда за одалживаемую монету брали две, а то и четыре. С этим он обращается и к
тем ростовщикам, которые приняли ислам: "О вы, которые уверовали! - читаем в 3-й
суре. - Не пожирайте роста, удвоенного вдвойне, и бойтесь Аллаха, - может быть,
вы окажетесь счастливыми!" (К., 3: 125). И еще: "...бог позволил прибыль в
торговле, а лихву запретил... Верующие, бойтесь бога и оставьте то, что
достается вам лихвой, если вы верующие. Если не сделаете того, то знайте, что у
бога и посланника его война с вами. Но если вы покаетесь, то в ваших руках
останется капитал" (2:276, 278-279). Итак, эта "война", по существу, не шла
дальше некоторого ограничения ростовщичества. И неудивительно, что
ростовщичество в Аравии и других мусульманских странах при арабских халифах и
позднее продолжало существовать, хотя порой и в скрытых формах. А в XX веке в
Саудовской Аравии, на территории которой находятся Мекка и Медина, получило
развитие и банковское дело. Как отмечается в справочнике "Саудовская Аравия",
"под влиянием запрета, наложенного Кораном на ростовщичество... саудовские банки
не выплачивают и не взимают процентов. Однако они получают "комиссионные" за
обслуживание, которые составляют от 7 до 8,5 % в зависимости от типа займа и его
целевого назначения. На срочные вклады и сберегательные счета начисляются
"комиссионные" в пределах 3,5 - 5%"[Саудовская Аравия (справочник). М., 1980, с.
188.]. Есть в этом государстве "Исламский банк развития". А правящий клан
Саудовского королевства является вкладчиком многомиллиардных сумм в банках
Соединенных Штатов Америки и других капиталистических стран. Банки существуют
теперь и в таких мусульманских государствах, как Пакистан и Иран. Имущественное
и социальное неравенство сохранялось как среди мухаджиров, так и среди ансаров и
других членов мединского объединения. И трудности, которые они испытывали,
оказывались разными для семей с неодинаковым достатком, различными материальными
возможностями и положением в новом объединении. Конечно, всех мухаджиров в той
или иной мере связывал факт их переселения, а также то, что все они признавали
Мухаммеда не только юридическим главой своего объединения, но и выразителем
близких им духовных интересов. В известной мере последнее относилось и к
ансарам. Однако много ли общего, помимо отмеченного, было у малоимущих
мухаджиров и ансаров, например, с богатым купцом Абу Бекром (Абу Бакр), выдавшим
свою десятилетнюю дочь Аишу за пятидесятилетнего Мухаммеда и занимавшим в новом
объединении видное положение? Все это осложняло жизнь мединского объединения,
так или иначе отражаясь и на его культе. Примером может служить построенная в
Медине бедной, неимущей частью верующих покрытая крышей мечеть (масджид), в
которой они укрывались от дождя и зимней стужи. Мечети в Аравии тогда строились
без крыш: они представляли собой место, с четырех сторон обнесенное стеной. Не
было в то время и определенной стороны поклонения молящегося - кыблы (киблы). В
Коране говорится, что молящийся пророк обращал свое лицо в разные стороны неба
(2:139). Храм, построенный, согласно преданию, "для больных и нуждающихся, для
дождливой ночи и зимней ночи"[По арабскому историку и богослову IX-Х вв.
ат-Табари (Annales, ed. М. J. De Goeje, I. Lugduni Batavorum, 1879, p. 1704);
Бартольд В.В. Сочинения, т. 6, с. 542.], Коран объявил мечетью "вреда" и назвал
его строителей соперниками и лжецами, стремящимися вносить "разрыв между
верующими". "В ней никогда не становись на молитву... Бог - не вождь людям
нечестивым. Здание их, которое построили они, до тех пор не перестанет быть
недоумением в сердцах их, пока сердца их не будут истерзаны" (9:108-111). Лишь
позднее, когда ислам распространился и на севере, стали строиться мечети, как
правило, крытые и даже отапливаемые. Этот пример может служить наглядной
иллюстрацией того, что в раннем исламе многое было иным, чем сейчас. Вообще, как
известно, религиозные верования, хотя и в фантастической форме, отражают
действительность и подвержены изменениям в соответствии с новой исторической
обстановкой. Однако было бы неправильно упускать из вида и то, что объединяло
мухаджиров, да и в той или иной мере разделявших их участь ансаров. Ведь тот же
названный выше Абу Бекр, как и его зять, да и большинство мухаджиров не могли не
понимать, что, израсходовав средства, привезенные из Мекки, они попадут в весьма
незавидное положение, если не сумеют найти себе другого занятия, иного выхода. В
числе ансаров были люди, помогавшие мухаджирам, безвозмездно предоставлявшие им
свои дома, подсобные помещения, продукты. Но сколько же можно было рассчитывать
на подобную благотворительность? Да и разве борьба с Меккой окончилась - не она
ли стала одной из главнейших задач мухаджиров? Не их ли цель - ослабление
жречества Каабы, опирающегося на курейшитскую знать? Не это ли вынудило их уйти
из родного дома, совершить хиджру? Все это не могло не побудить Мухаммеда и его
соратников, стоявших во главе мединской общины, при помощи примкнувших к ним
ансаров встать на путь активных действий против мекканцев. По преданиям и
согласно "Книге жития посланника Аллаха" Ибн Исхака - Ибн Хишама, мухаджиры
начали нападать на торговые караваны мекканцев, в том числе на отправлявшиеся в
запретные (харам) месяцы, считавшиеся у арабов наиболее безопасными. Это
вызывало среди арабов нарекания, сомнения и ропот. Но мухаджирам надо было во
что бы то ни стало добиться успеха, и поэтому они шли на риск. Расчет оказался
верным: их действия принесли мединской общине немалую добычу и окрылили ее. Так,
в начале 623 года мухаджирам удалось ограбить караван курейшитов, вышедший в
запретном месяце раджабе из Мекки в Сирию. Особенно удачным для мухаджиров во
главе с Мухаммедом стало нападение, совершенное в марте 624 года, приходившемся
также на запретный месяц, на этот раз - рамадан (рамазан). Абу Суфйан,
возглавлявший караван, шедший из Сирии в Мекку, узнав о приготовлениях мединцев,
сумел провести его в Мекку через Тихаму, область у побережья Красного моря.
Затребованные им из Мекки наскоро собранные отряды курейшитов встретились с
воинами мухаджиров при Бедре (Бадре), где у источника пресной воды дорога из
Медины соединялась с главным караванным путем. Мединцам снова повезло. У них
было воинов едва ли не вдвое меньше, чем прибывших из Мекки, но, заняв выгодную
позицию, они сумели одержать решительную победу и захватить ценную добычу и
пленных, которых отпускали в случае, если те принимали Мухаммеда за пророка,
изрекавшего истину; в противном случае с них требовали выкуп. В "Книге жития
посланника Аллаха" Ибн Исхака - Ибн Хишама сказано, что, когда между мединцами,
участвовавшими в сражении при Бедре, начались споры из-за дележа захваченного,
Мухаммеда осенило "откровение", по которому раздел добычи был предоставлен
пророку. Этому посвящена 8-я сура Корана - "Добыча": "Они спрашивают тебя о
добыче; скажи: "Добыча в распоряжении Аллаха и его посланника. Бойтесь Аллаха;
будьте мирны между собою: повинуйтесь Аллаху и его посланнику, если вы стали
верующими", А 42-й аят этой же суры уточняет, что "из всего что ни берете вы в
добычу, пятая часть богу, посланнику и родственникам его, и сиротам, и бедным, и
путнику...". Как можно судить по Корану, земледельческое население Медины не
было склонно к участию в такого рода набегах и военных операциях мухаджиров.
Очевидным откликом на их сопротивление этому являются некоторые аяты 2-й суры
Корана - "Корова" ("аль-Бакара"), в которых на них произведен определенный
нажим: "Предписано вам сражение, а оно ненавистно для вас. И может быть, вы
ненавидите что-нибудь, а оно для вас благо, и может быть, вы любите что-нибудь,
а оно для вас зло, - поистине, Аллах знает, а вы не знаете!" (К., 2:212-213).
Смущало многих и то, что военные акции, как мы уже знаем, проводились в
запретные месяцы, то есть в месяцы, которые почитались арабами-многобожниками, а
затем и в исламе как священные. Из них рамадан считается месяцем поста, в
который Аллах впервые ниспослал "откровение", то есть часть Корана Мухаммеду, а
раджаб - месяцем, в 27-ю ночь которого пророк совершил мгновенное путешествие из
Мекки в Иерусалим (аль-Кудс) и оттуда на седьмое небо, к престолу Аллаха: по
этому поводу в исламе позднее был установлен ежегодный праздник "вознесения" или
"восхождения" (мирадж, раджаб-байрам). Нарушение почти любого возникшего в
древности обычая, к которому привыкли, естественно, вызывало замешательство,
смущало, что и отражено в 214-м аяте той же 2-й суры Корана: "Спрашивают они
тебя о запретном месяце - сражении в нем. Скажи: "Сражение в нем велико, а
отвращение от пути Аллаха, неверие в него и в запретную мечеть (то есть Каабу
Мекки. - Л.К.) и изгнание оттуда ее обитателей (посещавших этот храм. - Л.К.) -
еще больше (греховно. - Л.К.) пред Аллахом: ведь соблазн - больше, чем
убиение!.." Словом, "искушение губительнее войны", как перевел последнюю фразу
Г.С. Саблуков. Объективную картину этих стычек, сражений получить на основе
Корана и исходящих из него позднейших источников весьма трудно из-за почти
постоянного смешения в них реального и фантастического. Например, в 8-й суре
Корана читаем: "И вот, взывали вы за помощью к вашему господу, и он ответил вам:
"Я поддержу вас тысячью ангелов, следующих друг за другом!"... Вот он покрыл вас
дремотой в знак безопасности от него и низвел вам с неба воду (дождь. - Л.К.),
чтобы очистить вас ею и удалить от вас мерзость сатаны и чтобы укрепить ваши
сердца и утвердить этим ваши стопы. Вот внушил господь твой ангелам: "Я - с
вами, укрепите тех, которые уверовали! Я брошу в сердца тех, которые не
веровали, страх; бейте же их по шеям, бейте их по всем пальцам!".. А кто обратит
к ним в тот день тыл, если не для поворота к битве или для присоединения к
отряду, тот навлечет на себя гнев Аллаха. Убежище для него - геенна, и скверно
это возвращение! Не вы их убивали, но Аллах убивал их, и не ты бросил, когда
бросил (в врага копье, стрелу, спекшийся кусок песка. - Л.К.), но Аллах бросил,
чтобы испытать верующих хорошим испытанием от него" (К., 8:9, 11-12, 16-17).
Здесь не только смешение реальных событий и фантазии. Описание средневековой
стычки в аравийской полупустыне переплетено, с одной стороны, со своего рода
тактическими наставлениями, а с другой - с нагнетанием чувства
предопределенности, фатализма, причудливо соединенного с эгоизмом. Убивая,
воин-де выполняет волю высшего существа, Аллаха, заранее все предусмотревшего и
предопределившего, позаботившегося о нем и на тот случай, если он падет на поле
брани. Тогда, по Корану, убитому не придется ожидать ни воскресения мертвых, ни
страшного суда: он сразу окажется в раю. Это представление, как вскоре узнаем,
использовалось очень часто, во всяком случае оно высказано не только в Коране,
но и развито, расцвечено в последующей мусульманской литературе. В Коране
читаем: "И никак не считай тех, которые убиты на пути Аллаха, мертвыми. Нет,
живые! Они у своего господа получают удел, радуясь тому, что даровал им Аллах из
своей милости, и ликуют они о тех (продолжающих сражаться на их стороне. -
Л.К.), которые еще не присоединились к ним, следуя за ними, что над ними нет
страха и не будут они опечалены! Они ликуют о милости от Аллаха, и щедрости, и о
том, что Аллах не губит (что он не прибирает к рукам. - Л.К.) награды верующих"
(К., 3: 163-165). А вот и своего рода зарисовка того, как подобное поучение
использовалось теми, кто стоял во главе мухаджиров. В "Книге жития посланника
Аллаха" Ибн Исхака - Ибн Хишама из описания битвы при Бедре узнаем, как после
воодушевляющих слов пророка: "Клянусь тем, в чьей руке душа Мухаммеда, сегодня
каждый, кто выступит против врага и из любви к Аллаху будет убит в сражении,
войдет в рай", - один из воинов, Омейр ибн Алхумам, который в это время ел
финики, воскликнул: "Так, так! значит, между мною и раем находится только смерть
от руки этих людей?" Он бросил прочь финики, схватил свой меч и сражался, пока
не был убит"[Происхождение ислама, с. 107.]. Не раз встречается в средневековой
исламской литературе и образ курейшита Джафара ибн Абу Талиба, наделенного
прозвищем ат-Тайяра, то есть "летающего": он, мол, взамен отрубленных рук в
сражении в 629 году при Муте получил от Аллаха крылья, с помощью которых вместе
с ангелами летает по раю... Подобные легенды и в наши дни используются,
например, шиитским духовенством в Иране для "подбадривания" мобилизованных на
истребительную ирако-иранскую войну, подрывающую и истощающую силы обоих
государств. Однако было бы наивно полагать, что не только в предпоследнем
десятилетии XX века, но и в третьем десятилетии VII века все были готовы к
ревностному восприятию веры о немедленном потустороннем воздаянии, согласны с
прославлением войны как дела, которому Аллах помогает своими ангелами, даже сам
направляет руку воина, бросающего во врага калечащее или несущее смерть оружие.
Такое отношение к войне никогда не выражало и не выражает подлинно народных
убеждений. Не случайно в приведенных выше отрывках из касыды Зухайра, поэта,
современника сражений между мухаджирами Медины и курейшитами Мекки, война
сравнивалась с лютым зверем и с жерновом, перемалывающим людей. Отсюда
становятся понятными нападки на поэтов, содержащиеся в Коране. Нет ничего
общего, например, между доводами Корана, воспевающего войну как выполнение
божественной воли, желания Аллаха и его посланника, и словами арабской поэтессы
аль-Хансы (Тумадир бинт Амр из племени сулайм; конец VI века - 664 г.), еще в
доисламское время оплакавшей гибель своих братьев в глубоко гуманных элегиях,
стяжавших бессмертие. В одной из ее элегий читаем:

Вы не скупитесь, глаза, пролейте слезы о нем, Пусть белые жемчуга текут на
платье дождем... Как щедро ты угощал голодных лютой зимой, Как часто с бездомным
ты своим делился жильем, Как часто пленных врагов на волю ты отпускал, Болели
раны у них и кровь лилася ручьем. А сколько мудрых речей народу ты говорил -
Тебя и недруг за них не обвинил бы ни в чем.

(Перевод А. Долининой)

Эти лиричные строки, приоткрывающие горе сестры, лишившейся брата, принадлежат к
числу тех произведений древней арабской литературы, которые реалистично передают
отношение к войне народа - людей стойких и мужественных, не раз проявлявших
подлинный героизм, не останавливавшихся перед необходимостью преодоления любой
трудности. Знакомясь с народным творчеством, понимаешь, почему в Коране
постоянно встречаются жалобы на то, что его "духовные" наставления не доходят до
людей. А в силу этого, не ограничиваясь религиозными поучениями, Коран приводит
доводы о необходимости соблюдения военной дисциплины, сплоченности, недопущения
расхлябанности, обязательности четких совместных действий вступивших в битву
отрядов. Только при этом условии исход дела будет решать не численность, а
дисциплина, сноровка, быстрота и воодушевление, стойкость и ярость воинов.
Слова, точно обозначающие эту задачу, вложены в Коране в уста Аллаха: "О пророк!
Побуждай верующих к сражению. Если будет среди вас двадцать терпеливых (стойких.
- Л.К.), то они победят две сотни; а если будет среди вас сотня, то они победят
тысячу тех, которые не веруют, за то, что они народ не понимающий... Ведь Аллах
- с терпеливыми!" (К., 8:
66-67).
Не следует забывать, что мухаджиры во главе с Мухаммедом, как и вся мединская
община, познали в стычках, сражениях с мекканцами не только победы, но и
поражения, в том числе тяжелые. Так было, судя по преданию и старейшей "Книге
жития посланника Аллаха" Ибн Исхака - Ибн Хишама, когда Абу Суфйан (ок. 625 г.)
возглавил выступивший против Медины большой отряд курейшитов. Тогда из войска
мединской общины, имевшей едва ли не в три раза меньше воинов, чем у нападавших,
дезертировало около одной трети. Ушедшие состояли из так называемых мунафикун -
"лицемеров", колеблющихся, сомневающихся, которым в Коране в особой суре
"Лицемеры" ("аль-Мунафикун") обещаны лютые наказания. Они, сказано в этой суре,
"лжецы", "уверовали, потом стали неверными", "все равно им, будешь ты просить им
прощения или не будешь; никогда не простит им Аллах: ведь Аллах не руководит
народом распутным!" (К., 63:
1, 3, 6).
Естественно, что мухаджиры и ансары, оставшиеся в явном меньшинстве и,
по-видимому, не сумевшие проявить достаточной сплоченности, стойкости, оказались
разбитыми у горы Оход (Ухуд). Мухаммед в перестрелке был ранен камнем в голову.
А через год Абу Суфйан привел втрое больший отряд, в котором, по преданию,
насчитывалось до 10 тысяч ополченцев, и в их числе обученные наемники из
Эфиопии, так называемые ахабиш. Мединцы, очевидно, трезво оценив соотношение
сил, не вышли из пределов города, применив новый для арабов тактический прием:
вырыли вокруг города ров, в котором засели лучники. Предание сообщает, что этот
прием предложил перс Сальман аль-Фариси, захваченный в плен раб, принявший
ислам; он почитается мусульманами[Позднее он отличился и как военачальник,
действовавший на стороне арабских войск Халифата. Поэтому его называют "чистым"
- Сальман-пак; его гробница и мечеть в Ираке посещаются мусульманами-суннитами.
Храм находится близ Мадаина (древнего Ктезифона), невдалеке от развалин дворца
шахов древнеиранской династии Сасанидов (III-VII вв. н. э.), павшей под ударами
Халифата.]. Войско Абу Суфйана оказалось бессильным перед лучниками, стрелявшими
из рва, и вынуждено было перейти к многодневной осаде. Осаждавшие, не
подготовленные к подобной войне, недели через три оказались без продовольствия;
в их стане начались раздоры, не помогло им, по-видимому, и весьма зажиточное
иудейское племя бану курейза. Вскоре это племя, обвиненное в измене, было
мухаджирами разгромлено - мужчины обезглавлены, женщины и дети проданы бедуинам
области Неджд за верблюдов и оружие. Хладнокровная расправа описана в "Книге
жития посланника Аллаха" Ибн Исхака - Ибн Хишама и у более поздних мусульманских
историков. Земли и имущество племени курейза были распределены между
мухаджирами, принявшими ислам. Это последнее из племен, исповедовавших иудаизм,
разгромленных мухаджирами и выселенных из мединского оазиса. Не наша задача
описывать все действия мединской общины мухаджиров и ансаров. Отметим лишь, что
они включали не только нападения на караваны мекканцев, но и хлебную блокаду
Мекки. Из Иемамы, земледельческой области, где пророком был Мусейлима, в Мекку,
по просьбе Мухаммеда, перестали доставлять хлеб, в котором нуждались курейшиты.
Кроме того, уступчивость курейшитов мединцам, проявившаяся в конце 20-х годов
VII в, могла быть побуждена и известием об убийстве иранского шаха Хосрова II
Парвиза (628 г.), в котором они видели оплот "язычества" на Востоке. С его
падением правящие круги Мекки уже едва ли могли рассчитывать на сколько-нибудь
скорую и активную помощь извне. Курейшиты Мекки, очевидно, учитывали также, что
мединская община добивалась политического подчинения себе все большего числа
арабских родов и племен. Это также отражено в Коране, где и название новой
религии - ислам (что значит по-арабски покорность, предание себя единому богу)
истолковывалось в ряде аятов как политическое требование общины мухаджиров и
ансаров, установивших свою власть в Медине. Отсюда в Коране о "посланнике
Аллаха" говорится: "Покорно чтимый" (81:21) -
то есть так, как обращались к вождю арабского племени в доисламский период.
Поэтому же в Коране слово "ислам" не всегда отождествляется с верой. Например,
читаем: "Пустынные арабы говорят: "Мы веруем!" Скажи: вы не уверовали; а
говорите: "Мы приняли ислам"; вера еще не вошла в сердца ваши" (49:14). Отсюда
понятно и то, почему до настоящего времени в ряде восточных языков понятие
"ислам" передается через "ислам дини" или "дин аль-ислам", то есть "вероустав
покорности". В Коране не раз подчеркивается, что "благочестие пред богом есть
покорность" (ислам) (3:17), что бог "благоизволил поставить вероуставом для вас
покорность" (ислам) (5:5) и т. д. И принявшие эту покорность, или преданность,
стали именоваться покорными, преданными - "муслимами", мусульманами. Вплоть до
первой половины XI века сохранялось и первоначальное название мусульман -
ханифы[С IX в. арабы также употребляли слово "ханиф" в смысле сирийского "ханфа"
("эллин, язычник"). Бартольд В.В. Сочинения, т. 6, с. 543. Однако ближе к нашему
времени комментаторами Корана вновь "ханиф" отождествляется со словом
"мусульманин". Например, в Коране, изданном в Казани в середине прошлого
столетия, на с. 47, в примечании к 89-му аяту 3-й суры, написано: "Ханиф теперь
то же, что муслим", то есть мусульманин.]. В Медине, где среди арабов-ансаров
было немало христиан, а также до их выселения или истребления - много иудеев, в
том числе, очевидно, и книжников, вступавших с мухаджирами в беседы и споры о
вере, в первые годы после хиджры создалась обстановка, благоприятствовавшая
разработке вероучения и культа. К вопросам вероисповедания и ритуала Мухаммеду и
его соратникам приходилось обращаться также, разбирая взаимоотношения родов и
племен Медины, решая вопросы судопроизводства и права, торговли и финансов,
семьи и брака. В Медине, как можно судить даже по сравнительно немногим
источникам, стали принимать более или менее четкую форму отдельные стороны
вероучения, а также обряды и обычаи позднейшего ислама. Это прежде всего вера в
рок, судьбу, учение о предопределенности всего сущего, роль которого в исламе
столь велика, что, К. Маркс писал: "...стержень мусульманства составляет
фатализм"[Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 9, с. 427.]. Разработка культа в Медине
в большой мере была подчинена задаче обоснования того, сколь важны Кааба и
другие святыни Мекки для нового вероисповедания. Именно в Медине определяется, в
какую сторону должно быть направлено лицо молящегося, то есть кыблой мусульман
становится Мекка, Кааба. Подчеркивается необходимость ежегодно соблюдать пост
(саум, ураза, орудж) в месяц рамадан, отмечать праздник жертвоприношения (ид
аль-адха, курбан-байрам, курбан-хаит) и совершать паломничество - хаджж в месяц
зу-ль-хиджжа. Тех, кто сомневался, обязательно ли для мухаджиров посещение
Мекки, совершение в ней обрядов хаджжа, соблюдение поста в месяц рамадан и
признание наряду с ними всех четырех запретных месяцев, эти культовые
установления успокаивали, примиряя старые привязанности и традиции с новыми
поучениями. Это благоприятно воздействовало и на настроение оставшихся в Мекке.
Едва ли они сочувствовали нападениям на караваны курейшитов, помехам, вносимым в
отношения с другими племенами и государствами, но им не могло не импонировать,
что мухаджиры не рвали полностью с Меккой и ее древними святынями. Словом, все
это подготавливало капитуляцию Мекки, которая и произошла в 630 году или около
этого времени. Через два года мухаджиры и ансары Медины вместе с Мухаммедом
смогли совершить паломничество - хаджж - в Мекку.

Халифат и завоевания арабов

После капитуляции Мекки и смерти Мухаммеда (632) возглавлявшаяся им община
мухаджиров и ансаров в Медине и связанное с нею объединение арабских племен,
действовавшие в контакте с влиятельными мекканскими кругами, стали центром
нового, еще более крупного объединения арабских родов и племен. Это объединение
с центром в Медине приступило к укреплению своего внутреннего и внешнего
положения и вскоре оформилось как арабское теократическое государство
раннефеодального типа - Халифат (Калифат). Во главе его встали былые соратники
посланника Аллаха, его преемники, или, иначе, заместители, халифы. Из них у
мусульман наиболее распространенного суннитского направления ислама особо
почитаются первые четыре халифа - Абу Бекр (632-634), Омар (Умар, 634-644),
Осман (Усман, 644-656) и Али (656-661). А мусульмане-шииты признают из них
правомочным лишь последнего - Али; первых трех они отвергают, считая их
узурпаторами, незаконно захватившими верховную власть. Идеологией Халифата стал
ислам, вероучение и культ которого с каждым годом разрабатывались все более
детально. Халифы представляли как высшую духовную власть - имамат, так и
светскую, в том числе политическую и военную - эмират. При их правлении в Медине
стал собираться и составляться Коран. Закрепляя и узаконивая свое положение,
верхушка нового объединения племен использовала общеарабское движение,
породившее пророков и ислам, и приняла суровые меры для устранения препятствий к
своему безраздельному господству в Аравии. В частности, ею было потоплено в
крови пророческое движение в Йемаме, во главе которого стоял Мусейлима; до
капитуляции Мекки представители этого движения поддерживали мединских
ханифов-мусульман. Традиционное оправдание расправы с йемамцами как меры,
направленной против возрождения "язычества", исторически несостоятельно. На это,
в частности, обратил внимание академик В. Бартольд в исследовании
"Мусейлима"[См.: Бартольд В.В. Сочинения, т. 6, с. 549-574.] и в
неопубликованном письме к востоковеду Н.П. Остроумову (1846-1930) от 21 мая 1924
года. "Уже давно было отмечено, - писал он в письме, - что восстание арабов
после смерти Мухаммеда нигде не имело целью возвращение к языческому культу;
руководители восстания хотели быть такими же пророками, каким называл себя
Мухаммед. Для меня, кроме того, ясно, что по крайней мере один из них,
Мусейлима, стоял ближе к христианству и к первоначальному исламу, чем сам
Мухаммед в конце своей жизни, после примирения с курейшитами"[Центральный
государственный архив УзССР. Ташкент, ф. 1009, оп. 1, д. 27, л. 409 об.;
Климович Л.И. Ислам, 2-е изд. М., 1965, с. 38.]. Мединская власть одновременно с
расправой с племенами и пророками, не желавшими ей подчиняться, принимала
решительные меры по привлечению на свою сторону кочевых арабских племен. Само
принятие ислама, как мы уже отметили, в этих целях истолковывалось ранее всего
как признание своего политического подчинения. Правда, это подчинение, как
правило, на первых порах не задевало старых родо-племенных устоев подчинившихся
племен. Другое дело, что вхождение в государство раннефеодального типа в
перспективе, очевидно, должно было способствовать подрыву и разрушению древних
традиций и норм. На наш взгляд, правилен вывод о том, что, как бы ни
складывались отношения мединского Халифата с арабскими "племенами,
осуществлялось ли их присоединение на добровольных началах или силой, в одном и
самом важном положении государство отступало от своих принципов, а именно от
непринятия родо-племенной организации. Социальная структура племен не нарушалась
государством при условии принятия их членами ислама, что означало, по сути дела,
признание государственного суверенитета... Союз с Мединой не грозил племенной
аристократии утратой ее главенствующего положения в племенах. Не могла она также
не сознавать экономической выгоды слияния с мусульманскими отрядами в военных
предприятиях, особенно после успешно начатого осенью 633 г. вторжения через
Сирийскую пустыню в Палестину и Сирию"[Негря Л.В. Общественный строй Северной и
Центральной Аравии в V-VII вв. М., 1981, с. 116,
117.].
И действительно, в предпринятых почти одновременно военных действиях за
пределами Аравийского полуострова Халифат вскоре стал широко использовать
арабские кочевые и полукочевые племена, их военную силу. При этом сохранялись
давние родо-племенные обычаи, когда, к примеру, вместе с воинами двигались их
жены и дети. Так, в Месопотамии это имело место и в период весьма крупных
операций Халифата, например при Кадисии, после выигрыша которых "жены и дети
воинов, не принимавшие участия в сражении, оказывали помощь тяжелораненым
бедуинам и добивали оставшихся в живых иранцев"[Колесников А.И. Завоевание Ирана
арабами (Иран при "праведных" халифах), М., 1982, с. 95.]. Лишь иногда верховное
арабское командование вмешивалось в родо-племенные устои, исходя из
стратегических соображений. Это имело место, в частности, после сражений при
Кадисии, когда халиф Омар потребовал, чтобы войско Халифата продолжало
наступление на столицу Ирана Ктезифон (Мадаин), оставив женщин и детей в районе
Атика. Сообщение об этом сохранилось у арабского историка и богослова ат-Табари
(838 или 839-923). Комментируя это событие, А.И. Колесников связывает его с тем,
что "перспектива ведения военных действий на Востоке ставила арабов перед
необходимостью преодолевать могучие водные преграды - реки Евфрат и Тигр, -
пересекать множество каналов и вести боевые действия на незнакомой местности и в
условиях, когда отступление было равносильно смерти, так как отступать было
некуда. В такой ситуации присутствие в войске жен и детей ограничивало его
мобильность и увеличивало риск гибели семей арабских воинов"[Там же, с. 96.].
Как бы то ни было, но Халифат в Медине, начав военные действия за пределами
Аравии в 30-х годах VII века, в том же столетии завладел Сирией, Палестиной,
Египтом и другими восточными провинциями Византийской империи, подчинил себе
Иран, вторгся в Северную Африку, Закавказье и Среднюю Азию. В течение одного
века он завоевал огромную территорию, номинально простиравшуюся от
Атлантического океана и границ Южной Франции на западе до Индии и Западного
Китая - на востоке. Побудительной причиной этих войн, по-видимому, сначала было
стремление объединить и подчинить Медине и Мекке все арабские племена
полуострова, а также обеспечить себе свободное пользование торговыми путями в
соседние государства. Исходя из этого, арабы Хиджаза, устремившись на север,
прежде всего обратились к местам, где в течение длительного времени обитали два
значительных объединения родственных им арабских племен, имевшие характер
полувоенных раннефеодальных государств. Одно, возглавляемое Гассанидами,
находилось у северо-западных границ Аравии, и, как правило, служило Византии,
другое, во главе с Лахмидами, занимало северо-восточные области, граничившие с
Ираном, и являлось его вассалом. И те и другие племена угнетались иноземцами, и
между ними, так же как и между их "сюзеренами", шла непрерывная борьба. Вместе с
тем Гассаниды и Лахмиды не порывали связей с племенами Центральной Аравии.
Названия главнейших родов и племен Месопотамии, Северной и Центральной Аравии
встречаются и на юге полуострова, что при наличии и других данных позволяет
предполагать их общее происхождение. Центром племен, возглавлявшихся Лахмидами,
был город Хира (или Хирта), расположенный невдалеке от развалин древнего
Вавилона. Их религия была политеистична, и еще в 40-х годах VI века они
совершали человеческие жертвоприношения богине аль-Уззе (культ ее существовал и
в Мекке). Однако в том же VI веке среди Лахмидов начало распространяться
христианство, и их царь Нуман III, несмотря на вассальную зависимость от Ирана,
официально принял несторианство[Несторианство - течение в христианстве,
возникшее в V в. в Византии в противовес официальной вере в Христа как
"богочеловека", учившее о его "самостоятельно существующей" человеческой
природе. В несторианстве нашли выражение настроения, оппозиционные правительству
Византии. Несториан было много и в Иране, где идеология старой государственной
религии, зороастризма, уже изживала себя.]. Власть Лахмидов продержалась до
начала VII века. За этот период их отношения с Сасанидским Ираном не раз
обострялись. Еще в сирийской хронике Иешу Стилита, написанной не позднее 518
года, отмечается, что во времена иранского шаха Кавада (правил с перерывом в
488-531 гг.) "арабы, которые находились под его властью, когда увидали
беспорядок в его государстве, стали разбойничать, насколько хватало сил, по всей
персидской земле"[Пигулевская Н. Месопотамия на рубеже V-VI вв. н. э. Сирийская
хроника Иешу Стилита как исторический источник. М. - Л., 1940, с. 136.]. В
начале VII века царь из династии Лахмидов был низложен и заменен иранским
ставленником. Однако Лахмиды вскоре отомстили Сасанидам, выступив против них в
битве при Зу-Каре, и одержали победу. А взгляды арабов-несториан, в частности их
учение о деве Марии (Марйам) как "человекородице", а не "богородице", получили
отражение в Коране (5:76-79; 19:16-36; 43:57-59 и др.). Среди Гассанидов было
распространено христианство монофизитского толка[Монофизитство - течение в
христианстве, возникшее в Византийской империи почти одновременно с
несторианством. По утверждению монофизитов, Христос обладал одной божественной
природой, а не человеческой и божественной, как гласит официальная церковная
догма. В монофизитстве отразились взгляды, направленные против травящих духовных
и светских кругов Византии. Монофизиты были и среди Лахмидов; последователи
этого течения есть и сейчас в Египте и Сирии (яковиты).]. Их отношения с
Византией к VII веку также начинают все более обостряться. Историки Византии
сообщают о росте неприязни Гассанидов к своему некогда богатому покровителю -
Византии. Это происходило в немалой мере из-за того, что истощенная войнами с
Ираном Византия перестала выплачивать арабам деньги, причитавшиеся им за охрану
ее границ. Вообще успех военных действий Арабского халифата был обусловлен не
"религиозным рвением", как это часто внушалось и внушается исламской
пропагандой, а более всего внутренним истощением Византии и Ирана, хозяйство и
военные силы которых находились в упадке. Обе эти империи только что закончили
войну, тянувшуюся между ними долгие годы (602-628). В результате, по словам
современника, армянского историка Себеоса, "царство персидское находилось в то
время в упадке", в Византии же "царь греческий не был уже в состоянии собрать
войска"[Себеос. История императора Ираклия. Спб., 1862, с. 118, 119.]. Население
Византии и Ирана, особенно в смежных с Аравией областях, почти не оказывало
сопротивления арабам, так как, страдая от возросших податей и произвола
правителей, не хотело их защищать. Армия, состоявшая из наемников, тоже была
ненадежна, хотя и составляла десятки тысяч воинов. Во время боевых операций
многих из них сковывали цепью, "чтобы пресечь всякую возможность к
отступлению"[Колесников А.И. Завоевание Ирана арабами, с. 90.]. В этих же целях
сковывались цепями по пять-шесть воинов и в иранской пехоте. Византийские
императоры восстанавливали против себя подвластное население и своим нетерпимым
отношением к иноверцам. Император Ираклий усугубил это положение, издав в 30-х
годах VII века указ о насильственном крещении живших на территории империи
иудеев, который проводился в жизнь с крайней жестокостью. В результате, как
писал сирийский историограф Михаил Сириец (1126-1199), часть иудеев, не
соглашавшаяся принять христианство, "бежала из земель римлян; они пришли сначала
в Эдессу, но, испытав новые насилия и в этом месте, бежали в Персию"[Цит. по:
Кулаковский Ю. История Византии. Киев, 1915, т. 3, с. 349.]. Эти гонимые люди,
как отметил в VIII веке армянский писатель Гевонд, могли и сами подстрекать
арабов к дальнейшим действиям против Византии. "Восстаньте с нами, - говорили
они, явившись в лагерь арабов, - и избавьте нас от подданства царю греческому, и
будем царствовать вместе"[Гевонд. История халифов. Спб., 1862, с. 1-2.]. И так
же как арабы из бывших племенных союзов Гассанидов и Лахмидов, терпевших немало
унижений от правителей Византии и Ирана, преследуемые иудеи стали служить
Халифату. Арабский историк аль-Балазури (820-892) в "Книге завоевания стран"
("Китаб футух аль-бульдан") сообщает, что полководец Халифата "Абу Убейда ибн
аль-Джаррах заключил с самаритянами[Самаритяне (самаряне) - древняя народность,
жившая в центральной части Палестины и на территории современной Иордании, в
Наблусе (Набулусе). Их потомки составляют особую религиозную общину, признающую
Пятикнижие и книгу Иисуса Навина, но отвергающие другие части Библии и Талмуда;
сохраняют свою обрядность.] урдуннскими и палестинскими, которые служили
мусульманам шпионами и проводниками, мир..."[Цит. по: Медников Н.А. Палестина от
завоевания ее арабами до крестовых походов по арабским источникам. -
Православный Палестинский сборник. Вып. 50. Спб., 1897, т. XVII, 2(2), с. 88.].
Себеос же, описывая битву при Джабия, указывает, что "собрались и присоединились
к ним (к арабам. - Л.К.) все остальные сыны Израиля; вместе с ними они составили
огромное войско"[Себеос. История императора Ираклия, с. 117.]. Такая же примерно
картина наблюдалась и в Египте, где господствовала Византия. Когда войска
Халифата вторглись сюда в 639-641 годах, копты-христиане монофизитского толка -
"встретили арабов как избавителей от религиозного, экономического и
политического ига Византии"[Бойко К.А. Арабская историческая литература в Египте
(VII-IX вв.). М., 1983 с. 22.]. Утверждаясь в новых областях, арабы облагали
население поземельной (харадж) и подушной (джизья, джизйа) податями, а также
другими поборами и натуральными повинностями. Войска Халифата весьма скоро
осознали свои преимущества по сравнению с противниками в условиях пустыни или
полупустыни, например в Месопотамии и в южном Иране. Переняв опыт иранцев в
использовании осадных орудий, в том числе катапульт, арабы сумели добиться
победы и в ходе крупных операций. У их войск была налажена мобильная связь с
центром Халифата в Медине и с его военными отрядами, действовавшими в то же
время в Сирии и других странах, что обеспечивало возможность широкого
маневрирования. В действиях против сасанидского Ирана для арабов весьма
выигрышным оказалось овладение уже в первые годы завоеваний столицей шахиншахов
- Ктезифоном, где незадолго до этого, в конце 632 или начале 633 года, трон
занял шестнадцатилетний Йездигерд III. Через несколько лет арабы проникли в
глубь Ирана, выиграли ряд сражений, в том числе битву при Нехавенде в 642 году.
Серьезные последствия этой победы заключались не только в захвате арабами
значительных материальных ценностей, но и в нанесении немалого морального ущерба
противнику. "Разгромленные арабами и разрозненные части иранского ополчения и
местные правители не могли более договориться между собой об организации
совместного сопротивления, и, по меткому замечанию Табари, "с того дня у них, то
есть у персов, не было больше объединения, и население каждой провинции воевало
со своими врагами у себя в провинции"[Колесников А.И. Завоевание Ирана арабами,
с. 112.]. Стремясь укрепиться в завоеванных областях, из которых многие в
хозяйственном и культурном отношении были более развиты, чем Аравия, халифы на
первых порах принимали меры, чтобы не озлоблять местного населения. В
относительном покое они оставляли, в частности, крестьян и ремесленников,
рассчитывая, что их хозяйства станут главными источниками доходов. Не было тогда
у Халифата и государственного аппарата, способного систематически выколачивать
из населения подати и натуральные повинности. Администрация Халифата создавалась
постепенно, при широком использовании перешедшего на его сторону старого
византийского и иранского чиновничества. В области религиозной политики у
правителей Халифата в первый период завоеваний, видимо, в наибольшем ходу были
положения, совпадающие с теми, что провозглашались как "откровения" Аллаха в
Медине: "В религии нет принуждения", и т. п. Они нашли отражение в некоторых
аятах Корана, которые отдельные исследователи относят к мекканским, получившим
затем новое осмысление. Вот два таких аята: "Призывай на путь господа твоего
мудрыми, добрыми наставлениями, и веди с ними споры о том, что добро... Если
наказываете, то наказывайте соразмерно тому, что считается у вас заслуживающим
наказания; но если вы будете снисходительны, то это будет лучше для
снисходительных" (16:126-127). Допускалось даже расходование части установленной
Кораном подати, получаемой в качестве милостыни - садака (9: 60) на нужды тех,
кто склонил свои сердца на сторону мусульман и Халифата. Придерживаясь такой
умеренной политики, "снисходительные" правители, не успев еще создать свой
административный аппарат для регулярного взимания податей, натуральных
повинностей и иных обложений, получали возможность оставлять у себя в тылу
сравнительно небольшие отряды, бросая основные силы на завоевание земель.
Огромные же средства, которые требовались для новых и новых походов, они
получали главным образом как военную добычу. Последнее, очевидно, определило и
то, что одна из сур Корана (8-я) была названа "Добыча". Рвение, усердие в битве
с иноверцами - по-арабски "джихад" - понимались как "война за веру". В этом
смысле наряду со словом "джихад" война называлась и "путем божиим" (сабиль
Аллах: 2:149, 186, 215), а о захватах писалось как о добре (33:19). Освящены
Кораном и те обременительные подати (в частности, подушная - джизья: 9:29),
которыми облагалось население в новых областях Халифата. Джизья обоснована в
Коране следующим образом: "Воюйте... с теми из получивших писание, которые не
принимают истинного вероустава, до тех пор, пока они не будут давать выкупа за
свою жизнь, обессиленные, уничиженные" (9:29). "Людьми писания" (ахль
аль-китаб), или зиммиями, считались иудеи и христиане, почитавшие Библию. К
людям остальных вер применялись другие положения, требовавшие принятия ислама
под угрозой смерти. Впрочем, с зороастрийцев - "огнепоклонников" в Иране обычно
также брали подати (харадж, джизью, которые в первый век Халифата не всегда
различались), а позднее их же взимали и с самаритян, сабейцев - членов
религиозной общины поклонников Луны, звезд, небесных светил в Харране и с
"идолопоклонников" в Африке. Известны, однако, и другие факты. Так, в 712 году в
Дебале, в Синде арабы, захватив огромные богатства, умертвили всех мужчин старше
17 лет, отказавшихся принять ислам. Но и требуя, принятия ислама, завоеватели
более всего заботились о своем обогащении. Индийские историки пишут, что "в
Индии арабов скорее привлекали сказочные богатства, чем желание распространять
ислам"[Синха Н.К., Банерджи А.Ч. История Индии. М., 1954, с. 115.]. Об этом же
свидетельствуют наиболее объективные средневековые арабские историки, например
Ибн Хальдун (1332-1406), который сравнивал вторую волну арабов, хлынувшую в
Северную Африку в XI веке, с "тучей саранчи". Суждения, расходящиеся с
официальными взглядами исламских богословов по этому вопросу, высказывали и
некоторые мусульманские авторы в нашей стране. Так, Исмаил Гаспринский
(1851-1914), публицист и педагог, издатель и редактор первой тюркоязычной газеты
"Терджиман" ("Переводчик"), писал: "Все говорят и пишут, что арабы двинулись на
завоевания ради распространения ислама и Корана. Я не могу так думать, ибо
хорошо вижу, что арабы... бросились завоевывать богатые доходные земли Сирии,
Ирака и Египта..."[Гаспринский И. Русско-восточное соглашение. Мысли, заметки и
пожелания. Бахчисарай, 1896, с. 9-10.] Надежды населения окраинных областей
Византии и Ирана освободиться с помощью арабов от преследований и разорения
очень скоро рухнули. Крестьян и ремесленников арабские правители задавили
тяжелыми податями, закрепостили, принижали духовно, вербовали в войска
завоевателей, иногда заставляли воевать против их же братьев. Возникавшие на
этой почве у евреев Сирии и Палестины настроения, связанные, в частности, с
крушением их мессианистских чаяний, нашли отражение в ряде источников. Например,
"Doctrina Jacobi nuper baptizati"[Учение новокрещеного Иакова. Греческий текст
издан в 1910 г. (Abh. der Gesellschaft der Wiss. Gottingen, N.F., Bd. 12, N 3).
До этого публиковались эфиопский и славянский переводы. Сохранились также
сирийская и арабская версии.] сообщает о том, как некоторые евреи старались
побольше разузнать "о пророке, который появился среди сарацин", то есть арабов,
и о том, как их разочаровали ответы спрошенных: "это - обманщик, потому что
пророки не приходят с мечом и в колеснице"; или говорили: "ничего правдивого не
найти в этом так называемом пророке, а есть только пролитие крови человеческой.
Ибо он говорит, что у него ключи рая, чему невозможно верить..." Из этого
сообщения видно, сколь случайны или, напротив, нарочиты были информаторы евреев,
слова которых приведены в цитируемом документе, а также какую странную
доверчивость проявляли те, кто их слушал. Более оправдан вывод, сделанный
исследователем этого документа, написавшим, что если "зарождающаяся звезда
ислама дала надежду евреям", то им же в ней сравнительно скоро "пришлось горько
разочароваться"[Блэйк Р.П. Об отношениях евреев к правительству Восточной
Римской империи в 602-634 гг. по р. х. - Христианский Восток. Вып. 2. Пг., 1914,
т. 3, с. 193,
194.].
Девизом завоевателей стало следующее положение, приписываемое "праведному"
халифу Омару I: "Подлинно, мусульмане будут питаться за счет этих (зиммиев,
платящих подать. - Л.К.), пока будут в живых; а когда мы умрем, и они умрут, то
сыновья наши будут питаться за счет их сыновей вечно, пока будут существовать,
так что они будут рабами последователей мусульманской веры, пока мусульманская
вера будет оставаться преобладающей". Этот текст содержится в докладной записке
"Китаб аль-харадж" ("Книга хараджа") верховного судьи Абу Йусуфа
(731-798)-произведении, составленном по поручению халифа Харун ар-Рашйда и
получившем значение юридического руководства[Об этом мусульманском руководстве
см.: Керимов Г. М. Шариат и его социальная сущность. М" 1978, с. 188-189, и
др.]. Приведенный девиз не был случаен, и он многое объясняет в истории
Халифата. Из завоеванного арабами Ирана бежало немалое число зороастрийцев. Так,
Балазури, сообщая в "Книге завоевания стран" о захвате Халифатом Кермана в
первой половине VII века, пишет: "Бежало много обитателей Кермана; одни отплыли
на кораблях в море, другие направились в Мекран, третьи - в Седжестан". По
словам исследователя этого процесса, "отплывшие на кораблях могли отправиться
только в Индию, так как Аравия, несомненно, не представляла в это время
надежного убежища. Мекран был уже полуиндийской областью... Наконец, Седжестан
был пограничной областью на Востоке; с ним в ближайшем соседстве находился
Хорасанский Кухистан"[Иностранцев К. Переселение парсов в Индию и мусульманский
мир в половине VIII века. - Записки Восточного отделения имп. русского
археологического общества. Вып. 1-2. Пг., 1915, т. 23, с. 138-139.]. Как следует
из работы современного японского автора, волна этой эмиграции была столь
обильной, что дошла до японских островов[lto Gikyo. Zoroastrians Arrival in
Japan (Pahlavica I.). -
Orient Tokyo, 1979, vol. 15, p. 55-63.]. Прав и советский исследователь,
связывающий направление этой волны с наличием зороастрийских общин не только в
Индии, но и в Средней Азии и Китае[Cм.: Колесников А.И. Завоевание Ирана
арабами, с. 127-147,
245-247.].
Следует, однако, сказать и о переходах в ислам, о его распространении. Условия
его принятия в то время были несложными: требовалось признание и произнесение
при свидетелях главной формулы исповедания веры - шахада - "свидетельства": "Нет
божества, кроме Аллаха (бога), и Мухаммед - посланник божий". Этот акт
воспринимался как заключение договора с Аллахом, в силу чего вероотступничество
исключалось. Если оно все же имело место, то едва ли не в большинстве случаев
наказывалось смертью. Часто, особенно в первые десятилетия арабских завоеваний,
принятие ислама выдвигалось как условие перехода на сторону Халифата. В силу
этого принявшие ислам занимали привилегированное положение, с них, прежде всего,
не бралась подушная подать, джизья. А в случае зачисления новообращенного в
состав войска или чиновником в административный аппарат Халифата ему полагалось,
как правило, немалое жалованье и хороший земельный надел. Даже если
принадлежавшая новообращенному земля была завоевана, она возвращалась ему.
Новообращенным разрешалось также выбрать себе место для поселения и подыскать
арабское племя, клиентами - мавали - которого они становились. Обычно они и
селились вместе с этим племенем, сопровождали его в походах; это племя
становилось их покровителем. Переход в ислам знати обычно означал для них
сохранение имущества и привилегий. Характеризуя политику халифа Омара I в
отношении дехкан - феодалов Вавилонии, принявших ислам, историк Балазури писал,
что халиф "не вмешивался в их дела, не забирал у них землю, снял джизью с их
шеи". Были, естественно, и непредвиденные случаи. Так, при том же халифе Омаре I
"вместе с членами своего дома и свитой принял ислам правитель Хузистана
Хормуздан (Хормузан). Он стал советником халифа Омара по иранским уделам, жил в
Медине и получал из казны халифа жалованье - 2 тысячи драхм; после покушения на
Омара был казнен по обвинению в организации заговора"[Колесников А.И. Завоевание
Ирана арабами, с. 172.]. Случалось, впрочем, и так, что джизью, дававшую казне,
например в Сирии, до двух третей сбора со всех податей и налогов, продолжали
брать и с новообращенных. Это имело место в период раннего Халифата даже в
Медине при первых четырех "праведных" халифах, время правления которых идеологи
современного суннитского направления ислама вот уже несколько десятилетий
усиленно "подкрашивают", модернизируют, изображают своего рода "золотым веком".
Между тем не только на захваченной периферии Халифата, но и здесь, в столице
халифов, несмотря на немалые поступления от военной добычи (официально - ее
пятой части), многие люди влачили полуголодное или голодное существование.
Весьма интересны в этом смысле данные, сохранившиеся в старых египетских, в том
числе коптских, источниках. В них приоткрывается также то, как на несчастьях и
бедах одних наживались другие, вставшие на путь спекуляции, и в их числе те, кто
имел прямое отношение к семье пророка и близким ему правителям, стоявшим во
главе Халифата. Так, оказывается, в неурожайные годы "спекуляции происходили и с
зерном, поступавшим из Египта в Медину, жители которой получали специальные
талоны (сукук) на паек. Предприимчивые люди стали скупать их и перепродавать по
повышенной цене; Хаким б. Хизам (племянник Хадиджи, первой жены Мухаммеда),
получил на этом 100 % прибыли. Попытка Омара скупить чеки и раздать зерно по
справедливости оказалась бесплодной. (Другому халифу. - Л.К.) Марвану I
(683-685) пришлось применить вооруженную силу, чтобы изъять эти талоны из
обращения"[Большаков О.Г. Средневековый город Ближнего Востока. VII - середина
XIII в. Социально-экономические отношения. М., 1984, с. 40.]. Из тех же
источников видно, что в Халифате "в голодный и чумной год, когда смерть
избавляла многих от бремени налогов, власти запретили хоронить умерших, пока за
них не уплатят джизью"[Большаков О.Г. Средневековый город Ближнего Востока. VII
- середина XIII в. Социально-экономические отношения. М., 1984, с. 41.]. Словом,
в век, который проповедники ислама выдавали, а порой и поныне выдают за "аср
са'адат" - счастливую эпоху, существовали порядки, характерные для тех, которые
завоеватели обычно устанавливают в отношении завоеванных народов. Нельзя вместе
с тем не учитывать, что едва ли не любое возвеличение Халифата и арабов,
искажавшее действительность, в период завоеваний служило его агрессивной
политике. Судя даже по сравнительно немногим дошедшим до нас арабским
источникам, таких гиперболизаций, преувеличений изобреталось множество, начиная
с изображения завоевателей как неких "неуязвимых" воинов и т. п. Вот пример из
сравнительно раннего, но лишь недавно введенного в научный оборот источника.
Речь идет о трехтомной "Книге завоеваний" ("Китаб альфутух") арабского историка
Ахмада ибн А'сама аль-Куфи (умер в 926 г.). В ней рассказывается о походе в
645-646 годах, в правление халифа Османа, войск Халифата под командованием
Сальмана ибн Раби'а аль-Бахили в Закавказье. Здесь Сальман прошел в Азербайджан,
Грузию и после этого "двинулся по направлению к городу ал-Бабу (Дербент)". Там
находился хакан, владыка хазар, во главе якобы более чем 300-тысячного войска.
"Когда хакан услышал о приходе арабов к городу, он ушел из него. Однако ему
тогда сказали: "О владыка! У тебя под началом 300 тысяч [воинов], а у тех
[всего] 10 тысяч, и ты отступаешь перед ними?" Хакан ответил: "Я кое-что слышал
об этом племени, которое, как говорят, спустилось с небес и что [никакое] оружие
им вреда не наносит. Так кто же сможет противостоять таким?" И хакан "продолжал
отходить" от Дербента. Помощь суеверному хакану пришла от простого воина.
Арабский историк повествует, что через три дня, отдохнув в Дербенте, арабский
военачальник повел свои войска "с целью преследования хакана и его войск".
Спустя некоторое время Сальман ибн Раби'а приблизился со своим войском "к
густому лесу на берегу быстрой реки, в котором находилась группа хазар из числа
воинов хакана. Один из них подошел поближе и стал разглядывать воинов-муслимов
(мусульман, арабов. - Л.К.). И когда он стал смотреть на воина из числа
муслимов, который спустился к реке для того, чтобы совершить омовение, то решил
испытать на нем свое оружие, дабы удостовериться - повредит оно ему или нет. Он
извлек [из колчана] стрелу, выпустил ее в воина и убил его. Затем он приблизился
к нему и забрал его одежду... отрезал его голову, принес и положил ее перед
хаканом и сказал: "О владыка! Этот из тех, о которых ты говорил, что оружие им
не наносит вреда и что смерть на их челе не написана!" Результат "прозрения" не
замедлил сказаться. Хакан "во главе 300-тысячного войска... повернул назад, на
муслимой, и сражался с ними до тех пор, пока они не были все перебиты...". В
числе убитых находился Сальман ибн Раби'а[Абу Мухаммад Ахмад ибн. А'сам Ал-Куфи.
Книга завоеваний (Извлечения по истории Азербайджана VII-IX вв.). Баку, 1981, с.
10 (далее - Ибн. А'сам аль-Куфи).]. Рассказ Ибн А'сама аль-Куфи в известной мере
наивен. Но его непосредственность помогает понять такие стороны особенности
эпохи Халифата (в годы, когда в Медине приступили к собиранию и составлению
Корана), которые, как правило, опускаются в произведениях официальных
историографов. Из этого же источника видно, как действовавшие в Закавказье
арабские военачальники для поднятия боевого духа своих воинов прибегали к
возглашению такбира - "Аллаху акбар!" ("Аллах велик!") - или иных славословий,
вроде: "Победа, о господь Каабы!", "О люди! Поднимайтесь на священную войну и на
добычу, да помилует вас Аллах! И не ждите, что я придам вам кого-либо в помощь,
кроме крепкого шлема, целой кольчуги и разящего меча!"; "Вперед, к вечной
жизни!"[Там же, с. 15, 31, 45.]. Последний мотив близок тем, что широко
использовались мухаджирами Медины в борьбе с курейшитами Мекки. Вот и перед
очередной битвой с хазарами арабский военачальник аль-Джаррах ибн Абдаллах, сидя
на "черном муле... воскликнул: "О люди! Нет прибежища, где вы смогли бы
укрыться, кроме как у Аллаха! Я должен оповестить вас о том, что тот, кто из вас
будет убит, тот попадет в рай, а кто победит, тому достанутся трофеи и
прекрасная слава!"[Ибн А'сам аль-Куфи. Книга завоеваний, с. 18.] Читая "Книгу
завоеваний" Ибн А'сама аль-Куфи, невольно вспоминаешь старую азербайджанскую
поговорку "Биз гылындж мусульманларыйык", означающую "Мы мусульмане от меча".
Картина, подобная описанной, характерна и для времени завоевательных войн
Халифата в Армении. Здесь также и речи не было о какой-либо веротерпимости, о
которой так любят распространяться современные идеологи ислама. Напротив,
верования тех, кого завоевывали, если и использовались, то на погибель
порабощаемых. Вот факт, относящийся к действиям арабского военачальника
Мухаммеда ибн-Марвана, назначенного его братом халифом Абд аль-Маликом (685-705)
"правителем аль-Джазиры, Азербайджана и Арминийи...". Когда этот военачальник и
правитель "дошел с войсками до середины страны Арминийи, то против него
выступило великое множество византийцев и армян (аррум вал-арман)... Но Аллах
всевышний обратил язычников (ал-мушрикин) в бегство и укрепил муслимов своим
попечительством. Муслимы перебили из них огромное число, взяли пленных и
захватили их страну и имущество. ...После этого Мухаммад ибн Марван послал за их
знатными и благородными, обещая со своей стороны благожелательность,
предоставление им того, что они пожелают, и назначение им правителем того, кого
они захотят. Он долго увещевал их таким образом, пока они не почувствовали к
нему доверие и не положились на его заверения. Затем они собрались к нему и он
заключил с ними перемирие на условиях, с которыми они согласились. После этого
Мухаммад ибн Марван сказал: "Я не уверен в вас, и поэтому войдите в эти ваши
церкви и дайте мне клятву в том, что вы не нарушите свои обязательства. Затем вы
передайте мне заложников и отправляйтесь по своим домам!" ...Они согласились на
это. Затем они вошли в церковь, чтобы поклясться. И когда он (Мухаммед ибн
Марван. - Л.К.) узнал, что все они скопились в церквах, рн приказал закрыть их
двери. Двери церквей заем были заколочены, облиты нефтью и подожжены. Эти церкви
до сих пор называются "сожженными" (ал-мухтарика)". Факт этого
клятвопреступления и сожжения подгверждается и в произведениях других историков,
как арабских (аль-Балазури, аль-Иакуби), так и армянских (Гевонда, Мовсеса
Каганкатваци, Киракоса Гандзакеци, Вардана). Этот факт относится к тем темным,
страшным событиям в истории взаимоотношений между чужеземным войском и народом
завоеванных ими стран, которые трудно, а то и невозможно забыть. Столетиями они
вносят рознь между людьми разных вер, ослабляя их совместную борьбу за лучшую
жизнь, за мир. В то же время для фанатика действия, подобные описанным,
оправдываются "священной книгой". В Коране содержится такой призыв к
уверовавшим: "А когда вы встретите тех, которые не уверовали, то - удар мечом по
шее; а когда произведете великое избиение их, то укрепляйте узы". И здесь же,
несколько выше, дано обещание уверовавшим некоего всепрощения от их господа,
Аллаха: "Он загладит дурные деяния и упорядочит их состояние" (К., 47:4,2).
Можно, конечно, понять причины таких "дурных деяний", как описанные Ибн А'самом
аль-Куфи, но оправдать их нельзя. Иначе нетрудно встать на весьма скользкий путь
обеления и других злодеяний, творившихся в прошлом и в наши дни, и зверств
гитлеровцев во второй мировой войне, и кровавых или "бескровных" бесчинств
бандитского отребья, засылаемого империалистами и их пособниками в революционный
Афганистан... Завоевания Халифата наталкивались на героическое сопротивление
многих народов, выдвигавших выдающихся борцов против захватчиков, за
независимость родной земли. Одним из них был отважный Бабек, возглавивший
крупное народное антихалифатское восстание в Азербайджане и Западном Иране.
Кстати, Ибн А'сам аль-Куфи, оставивший немало сведений о Бабеке, нарисовал и
оригинальный, впечатляющий образ простой женщины, взятой в наложницы одним из
завоевателей, но предпочтившей смерть бесчестию. Это случилось после взятия
арабами крепости Хамзин, по-видимому, находившейся на северном побережье
Каспийского моря. Военачальник Халифата Марван (затем последний омейядский халиф
Марван II аль-Химар, 744-750) сказал, обращаясь к своему войску: "О воины! Тому,
кто проникнет в эту крепость и захватит ее силой, будет выдана награда в 1000
динаров[Динар - золотая монета. Должен был содержать 4,25 г чистого золота.],
тому наградой будет самая лучшая наложница этой крепости!" Одному из арабов, по
прозвищу Танухи, удалось выполнить это поручение: "Муслимы захватили в крепости
имущество, женщин и детей... Марван вызвал к себе Танухи... сказал: "Я обещал
тебе 1000 динаров и я выдам их тебе. Но нужную тебе наложницу ты ищи сам!"
...Ат-Танухи подбежал к прекрасной наложнице, взял ее и сказал: "Вот она, да
ублаготворит Аллах эмира!" Марван сказал: "Бери ее, она твоя!" Ат-Танухи взял
наложницу и направился к воинам, и в это время наложница ударила ат-Танухи ножом
и отрубила ему голову, а затем сама бросилась в пропасть. Она расшиблась о камни
и погибла. ...Марван от этого рассвирепел и приказал перебить всех воинов
крепости. Им отрубили головы, и ни один из них не уцелел. После этого Марван
разослал свою кавалерию по земле Хамзина и конники разрушили более 300 их
селений". Так было, к сожалению, не только в Хамзине... Упорное героическое
сопротивление гнет арабских халифов встречал повсеместно в Грузии, Армении,
Азербайджане и в Средней Азии. В Фергане, Семиречье и на средней Сырдарье против
халифов и их наместников поднимались восстания, перед которыми оказывались
бессильными карательные экспедиции завоевателей. Горные области Грузии халифам
вообще не удалось покорить. Несмотря на угрозу суровой расправы, население,
обращенное в ислам во время набега войск, возвращалось к старому культу, когда
чужеземцы уходили. Об этом свидетельствует, например, история Бухары Абу Бекра
Мухаммеда ибн Джафара ан-Наршахи (ум. в 959 г.)[Труд Наршахи, написанный
по-арабски, сохранился в дважды сокращенном переводе (на фарси), сделанном в XII
в.],рассказывающего о действиях военачальника Халифата Кутайбы ибн Муслима,
начавшего военные действия в Мавераннахре[Мавераннахр ("Заречье") - название
области на северо-востоке от Иранского плоскогорья, между Амударьей и Сырдарьей;
один из важнейших городов Мавераннахра - Бухара.] около 705 года. Наршахи писал,
что, когда войска Кутайбы занимали Бухару, "каждый раз жители Бухары принимали
ислам и снова, по уходе арабов, отступали от принятого вероучения. Кутайба
трижды обращал их в мусульманство, но они снова отступали и становились
неверными. Наконец в четвертый раз Кутайба после борьбы взял город; с большим
трудом ввел он там открытое исповедание ислама и водворил мусульманство в
сердцах жителей. Кутайба всячески принуждал их, и все открыто, по наружности
придерживались ислама, а в душе оставались идолопоклонниками. Наконец Кутайба
принял решение и приказал жителям Бухары отдать половину своих жилищ арабам,
чтобы арабы смешались с ними и могли знать о их жизни и чтобы жители Бухары по
необходимости сделались мусульманами. Таким образом Кутайба водворил ислам и
подчинил жителей Бухары постановлениям шариата. Он построил мечети, уничтожил
признаки идолопоклонства и обычаи гебров[Иначе - огнепоклонников, последователей
среднеазиатского "зороастризма". От слова "гебр" происходит получивший широкое
распространение термин "гяур" (по-турецки "gavur" - неверный, немусульманин. -
Л.К.).]. Он наказывал каждого, кто нарушал постановления шариата"[Наршахи М.
История Бухары. Ташкент, 1897, с.
62-63.].
Но хотя Кутайба и приказал жителям Бухары каждую пятницу собираться на молитву в
соборной мечети, построенной в крепости Бухары на том месте, где раньше было
капище идолов, эта мера также не дала большого эффекта. Чем иным можно
объяснить, что в дополнение к административному нажиму был пущен в ход подкуп.
Призывая население на молитву, объявляли, что "каждому, кто придет, он (Кутайба
ибн Муслим) заплатит два дирхема"[Дирхем - серебряная монета, одна двадцатая
динара.]. Но положение завоевателей и от этой меры не стало безопасным. Арабам
пришлось ходить в эту мечеть вооруженными. Однако с помощью подкупа,
по-видимому, удалось внести разлад среди населения, воздействовать на владельцев
"замков", которые были связаны со старым жречеством и искали путей к сохранению
своего привилегированного положения. "Однажды, в пятницу, - сообщает Наршахи, -
мусульмане пришли к воротам замков и стали звать обитателей на намаз джума
(пятничный); мусульмане настойчиво требовали, чтобы те шли. Тогда обитатели
замков стали бросать с крыш камнями в мусульман. Завязался бой..."[Наршахи М.
История Бухары, с. 64.]
x x x
Экономические и политические причины, наряду с угрозой физического истребления,
являлись важнейшими факторами, способствовавшими вытеснению исламом старых
религиозных культов и в такой стране, как Индия. Была здесь и специфическая
причина. Поскольку завоеватели-мусульмане, устанавливая свое господство, не
считались с кастовой системой, то многие, особенно представители низших каст,
усматривали в принятии ислама средство к освобождению от этого тяжелого для них
древнего установления. Впрочем, даже многие века правления в Индии монархов,
государственной религией которых был ислам, не привели к уничтожению этой
консервативной системы. Только в 1950 году, когда Индия была объявлена
республикой, неравноправие каст и все виды кастовой дискриминации были
официально отменены, хотя пережитки их чувствуются и поныне. Ислам
распространялся и мирным путем, но этот процесс почти повсеместно шел
сравнительно медленно; есть страны, где он незавершен и в наши дни. Успеху
ислама в Средней Азии и на Кавказе способствовало и то, что местной религии,
которая соответствовала бы требованиям феодального общества, здесь в то время не
существовало. Ни распространенная в Средней Азии и Азербайджане форма
зороастризма, ни другие религии, например манихейство, буддизм, этому не
отвечали. К тому же ислам, формировавшийся в период установления классового
общества, сравнительно легко приспосабливался к особенностям новых мест его
распространения. Способствовало этому и сохранение в нем специфической
обрядности религий Древнего Востока, в частности характерного для зороастризма
требования ритуальной чистоты верующего. На формирование и развитие ислама
определенное воздействие оказали культы и религиозно-философские системы,
издавна известные в Иране, Средней Азии, на Кавказе, в Египте, Северной Африке и
в других областях. Однако распространение ислама как новой религии в Халифате
сопровождалось усилением гнета завоевателей. Это ощущение было тем сильнее, чем
выше по своему развитию были народы, вошедшие в состав Халифата. Не случайно
жесткость установленного режима остро воспринималась в Закавказье, Средней Азии,
Иране, в областях, ранее подвластных Византийской империи, в Испании. Чтобы не
быть поглощенными завоеванными народами, имевшими более высокую культуру, не
раствориться среди них, арабы в этих странах даже обособлялись в быту, носили
особую одежду и т. п. А борцы против захватчиков воспевались здесь в сказаниях и
песнях как герои, защитники родной земли. В Армении, например, постепенно
сложился большой цикл таких сказаний, известный по имени его главного героя -
легендарного богатыря Давида Сасунского. В Испании, где борьба против господства
арабских феодалов приняла характер длительной народно-освободительной войны -
реконкисты, она тоже отразилась в устном поэтическом творчестве, в том числе в
героическом эпосе "Песнь о моем Сиде". Схожие мотивы содержатся во французском
эпосе "Песнь о Роланде". История Халифата богата событиями в любой сфере
человеческой деятельности, в том числе в культуре, науке, технике. Что же
касается колыбели ислама - Хиджаза, Аравии, то здесь больших позитивных перемен
не произошло. Даже центр Халифата не пробыл и трех десятилетий в Медине. С 661
года столицей стал Дамаск, а с 750 года - Багдад; затем появились столицы
параллельных халифатов: с 756 года - Испанского в Кордове, с 909 года -
Фатимидского в Каире, а позднее, после уничтожения монголами Багдадского
халифата в 1258 году, с 1261 года - новый Аббасидский халифат с центром в Каире
и с 1517 года - Османский с центром в Стамбуле... "С началом внешних завоеваний
тысячи кочевников, в основном кочевой бедноты, утратившей средства производства,
переселились в соседние страны. Отток значительной массы кочевого населения с
территории Аравийского полуострова в еще большей степени замедлил процесс
разложения общинно-родового строя в кочевом обществе Аравии. Его дальнейшее
развитие в рамках государства зависело главным образом от контактов
кочевников-скотоводов с развитым в классовом отношении оседлым земледельческим и
торговым населением страны. В результате кочевое общество Аравии было обречено
на воспроизводство традиционных форм производственных отношений и родо-племенной
структуры"[Негря Л.В. Общественный строй Северной и Центральной Аравии в V-VII
вв., с. 117-118.].
Все это не могло не оказать влияния на то, как происходило собирание и
составление Корана.